Император и ребе, том 2

Двое евреев средних лет, с черными витыми пейсами на впалых щеках, в рацеморовых лапсердаках с широкими польскими кушаками, ссутулившись, вошли в кабинет, поздоровались и уселись. Потом, перебивая друг друга, заговорили на таком странном языке,[31] что реб Нота сначала не понял ни слова и попросил их говорить по одному и немного спокойнее. Когда реб Нота привык к выговору польских евреев, ему стало ясно, что они беженцы из Люблинского округа, пришедшие к нему от имени многих десятков своих земляков. Все они вместе со своими женами и детьми нелегально перешли еще не устоявшуюся русскую границу. Дрожащими голосами они рассказывали, что после поражения Костюшко[32] шляхта стала просто невыносима. Главным образом — в провинциальных городах, где каждый помещик и каждое помещичье имение еще очень слабо контролировались новой русской или новой немецкой властью. Шляхта и ее прислужники изливают на евреев весь свой гнев, вызванный разделом Польши. И не только на евреев… Но русины, когда на них давят, бегут жаловаться России. Литвины — Пруссии. А евреям к кому бежать жаловаться? С ними помещики делают что хотят. Эпидемия кровавых наветов охватила Польшу. Наветы устраивают не только на Пейсах, когда, по словам этих нечестивцев, жиды используют христианскую кровь для своей мацы. В канун Хануки их тоже устраивают, и в канун Пурима, и в канун Швуэса. Наверное, к латкам,[33] к гоменташам[34] и к молочным плецлам[35] тоже теперь, по их мнению, нужна эта деликатная приправа. Мучают богатых евреев и раввинов в тюрьмах. Колесуют глав общин и четвертуют их на рыночных площадях. Кто может, убегает. Мы тоже бежали. Десятки семей, с одной рубахой на теле. Но мы боимся, как бы здесь, в России, нас не схватили за незаконный переход границы и не вернули назад, в Великую Польшу. До нас дошло ваше имя, реб Нота, и слухи о добрых деяниях, которые вы совершаете ради евреев. Поехать к вам в «Пейтербарг» мы побоялись — бумаг у нас не было. Теперь же, слава Всевышнему, когда вы здесь…

— Я понимаю, понимаю… — перебил излияние их восторгов в его адрес реб Нота и слегка покраснел. — Скажите всем вашим братьям, пославшим вас ко мне, что у меня есть для них совет: отправляйтесь все в Новороссию, то есть в те новые земли, которые русские отобрали у турок, в Херсон и в Николаев. Вниз по Бугу и по Днепру. Кто может, пусть сразу же отправляется туда на санях и не ждет лета. Пусть евреи возьмутся за обработку земли и за огородничество. Это плодородная земля, и тот, кто сейчас захватит кусок, будет и потом его иметь. И даже те, кто не может заниматься тяжелым сельским трудом, пусть возьмутся там за работы полегче — пусть работают портными, столярами, жестянщиками. У всех будет досыта хлеба. Я напишу тамошним моим друзьям, чтобы вас приняли и помогли, чем можно и нужно на первое время. И… А пока что, дорогие евреи, я приглашаю вас завтра на бар мицву моего внука. Будьте моими гостями. Завтра после молитвы… Дай Бог и «вам и сыновьям вашим»![36] Идите и будьте здоровы!.. Хацкл, кто там следующий?

— Реб Авигдор! — просунул в комнату голову Хацкл. — Реб Авигдор из Пинска и еще двое раввинов.

Реб Нота на мгновение задумался. В Вильне он уже слыхал, да и прежде знал, что этот Авигдор из Пинска, бывший раввин и нынешний якобы штадлан, борется против хасидской «секты». Он обращался к Виленскому гаону и к Владыке мира. Однако особого доверия к нему все же не было. Сам гаон реб Элиёгу в последний раз не захотел сделать его своим посланцем, а вместо него отправил своих людей со своего Синагогального двора: главу общины реб Саадью и раввина реб Хаима. Гаон хотел, чтобы они одни распространяли его письмо против хасидских сплетен, будто он раскаялся в том, что он преследовал и преследует до сих пор хасидизм и хасидских евреев-чудотворцев…

Но реб Авигдор был не из тех, кто позволяет от себя так легко отделаться. Далеко от Вильны, в литовском местечке Пилвишки,[37] он прибился к посланникам гаона. Прибился под тем предлогом, что на них хотят напасть. Мол, хасиды привлекли неких мрачных людей… Ему, Авигдору, это точно известно. Поэтому его святой долг — защитить людей гаона от опасности. В Вильне были очень недовольны его участием. Но там немного побаивались Авигдора — как бы он сам чего-нибудь не устроил. Слишком уж долго вращался он среди облеченных властью иноверцев. У губернатора он был своим человеком… на задней лестнице. Поэтому в Вильне притворялись, что ничего не видят и не слышат, и позволяли бывшему раввину и нынешнему штадлану разъезжать с посланниками гаона. Мол, ладно, пусть он себе за ними таскается.

3