Император и ребе, том 2

— Как чужая.

— Как чужая… — пробормотала Эстерка, покачивая головой в такт собственным мыслям. — Дай Бог, чтобы я была тебе чужая…

— Что ты сказала? — удивился сын.

— Ничего… Ты встал так поздно и выглядишь невыспавшимся.

— М-м… я спал допоздна. Я вчера устал. В доме была такая суматоха, такой шум.

— Ты спал, да? Только спал?

— Н-нет… — заикаясь, ответил Алтерка. — Не всю ночь.

— Что?

— Я поздно уснул. М-мне приснился странный сон.

— Странный? Какой же?

— Что я женился.

— Смотри-ка… Тебе это только приснилось? Отвечай!..

— Я чувствовал ее так близко. М-мою невесту… Как живую. Она была намного старше меня…

— Смотри-ка… Намного старше… А я? Что делала я, твоя мама?

— Ты меня благословила.

— Что? Благословила?

— Протянула руки и благословила.

— Я тебя благословила? Отвечай! Я тебя благословила?..

2

И тут, когда она сердито переспрашивала его, произошла странная вещь. Алтерке показалось, что его мать сошла с ума. Со сдавленным вскриком она вскочила, вся дрожа, схватила его за плечи так, что он даже почувствовал ее ногти, и принялась его трясти:

— Как я тебя благословила? Несчастье ты мое! Несчастье ты мое!

— Мама! — испугался Алтерка и попытался вырваться. Но она держала его, как большая кошка держит мышь. Даже зубы оскалила:

— Ты, ты, несчастье мое!

— Мама, — начал умолять он, — отпусти меня! Отпусти!

Его хныкающая мольба и по-настоящему напуганные глаза подействовали. Так же неожиданно, как вскипел, гнев Эстерки остыл и улетучился. К ней вернулась обычная доброжелательность. Она по-матерински прижала своего единственного сына к себе. Провела рукой по его голове и спине. И сразу же оттолкнула его от себя с отвращением:

— Иди, иди, иди!

Сама же снова бросилась в кресло, спрятав лицо в дрожащие ладони.

От этих резких перемен настроения: гнев, нежность и отвращение — Алтерка совсем потерял голову. Он потер лоб и чуть слышно проговорил:

— Теперь я знаю… да.

Эстерка даже голову не повернула. Ей ничуть не стало любопытно.

— Теперь я знаю, — сказал Алтерка отчетливее. — Кройндл тебе рассказала…

— Рассказала? — насторожилась Эстерка. — Рассказала? Ах ты, мерзавец!

Алтерка не привык к подобным словам в устах своей матери. Но на этот раз он их проглотил. Иного выхода у него не было.

— Я знаю, — сказал он, как человек, решившийся сказать всю правду. — Теперь она притворяется, что ничего не подозревала… Либо она слишком добрая, либо слишком плохая. Она сегодня не помогала мне одеться. И завтрака не принесла. Оставила меня спать до полудня…

— Она уезжает, — тихо сказала Эстерка и сквозь пальцы посмотрела, какое это произвело впечатление.

— Куда она едет? — забеспокоился Алтерка.

— Она уезжает совсем.

— Совсем? Мама!.. Нет, нет!.. — завизжал вдруг Алтерка, как типичный избалованный единственный сынок. — Я не хочу, мама, не хочу!

— Не хочешь? — тихо переспросила Эстерка с ядовитой усмешкой, со злобной радостью от того, что теперь может это сказать. — Ты не хочешь, да? Но уж придется захотеть!

— Смотри, мамочка! — растерянно сказал Алтерка. — Ты же можешь сказать ей, чтоб она не уезжала! Скажи ей!

— Скажи ей сам!

— Она не послушается. Она на меня сердита. Скажи ей, что я… что она… Ведь я ее так люблю.

— Ты… ее любишь? Что ты хочешь этим сказать?

— Я на самом деле ее люблю. Как Йосеф — тебя, мамочка!

— Точно так же, ха-ха-ха!.. — неестественно рассмеялась Эстерка. — Как ты сказал? Точно так же? Не иначе? Ха-ха! Такой сопляк, как ты… такую старую деву, как она!.. Да ты знаешь, что ты говоришь? Знаешь?

3

Удивляясь и горько насмехаясь над сыном, Эстерка сама сообразила, что она почему-то недовольна, сильно недовольна. Можно было сказать, что она ревнует… Почему? Потому что ее единственный сын влюблен? Да можно ли вообще такое себе представить? В таком положении, в котором она пребывала, ища смерти, согревая на своей груди, за корсажем, змею красного шнурка?.. Видимо, да. Несчастная плоть все еще была сильна. Она рычала, как раненый зверь, обливающийся кровью.

И чтобы положить конец такой двойственности, чтобы стряхнуть с себя мерзкую ревность, зверь еще яростнее и нелепее заревел на смущенного мальчишку:

— Любишь? Еще и это! Несчастье ты мое!

— Не говори так, мамочка, — начал умолять Алтерка. — Будь ко мне доброй, как всегда…

— Доброй? Скажи еще раз то, что только что сказал!

Алтерка раздумывал лишь какое-то мгновение и решил, как единственный сын, привыкший, что ему во всем уступают и дают ему все возможное и невозможное:

— Да. Я хочу ее. Я люблю Кройндл. И женюсь на ней.

— Вот даже как? Ну и ну…

— Не смейся мама. Я тебе скажу. Я тебе все скажу. Она ведь тоже хотела…

— Она — тоже? Когда?

— Ночью… Она была так добра… так добра… А теперь не хочет на меня даже смотреть. Это ты ей так велела?

— Я?

Алтерка пожал плечами, блеснув при этом своими сальными глазками:

— Не знаю. Она какая-то другая. Когда я сейчас проходил мимо, повернулась ко мне спиной. Больше не позволила к себе прикасаться. Скажи ей, мамочка! Скажи ей ты!..

— Что мне ей сказать?