Император и ребе, том 2

Домашние, как и сбежавшиеся соседи, бросились к нему со всех сторон. Визгливо перекрикивая друг друга, они засыпали его испуганными вопросами. Реб Нота лишь коротко махнул на всех них сразу обоими рукавами своей шубы:

— Не теряйте времени! Не задавайте вопросов! Идите лучше домой. Давайте!..

— Но что случилось? Хозяин! Реб Нота! Свекор! Дедушка! Кто это с вами сделал?

— Потом… Потом… Идите… Идите! — На пороге прихожей он резко повернулся и позвал старого кучера: — Иван, где ты?

— Лошадей надо распрячь, хозяин…

— Оставь их сейчас! Через минуту они будут здесь… Оставь!

Издалека, из-за островерхой крыши Старой синагоги, действительно доносились какие-то странные голоса. Наверное, действительно «они» — те, о ком предупреждал реб Нота… Но никто все еще не хотел верить, что опасность так близка. Люди шепотом переспрашивали:

— Что это, реб Нота? Кто — они?

Ничего не отвечая, реб Нота взял кучера за подбитый ватой рукав:

— Пусть делают с лошадьми, что хотят! И с Гнедком тоже… Окна закрыты ставнями? Хорошо! Заприте и дверь тоже! На засов!

Все собрались в большой кухне, и тут реб Нота тщательно проверил, все ли на месте. Он тяжело вздохнул и взял мокрое полотенце, которое Кройндл уже несколько раз тыкала ему в лицо.

— Это ничего, — сказал он. — Какой-то иноверец бросил в меня камень… Через разбитое окошко. Хм… Мы уже прорвались… Холопы обнаглели. Не столько все, сколько один из них.

— Кто бы это мог быть?

— Мне кажется, я его знаю. Он был тут позавчера с крестьянской депутацией. Курносый такой старичок с бороденкой, похожей на мочало. Он еще не хотел тут садиться на свою выпоротую задницу… Со двора помещика мы с горем пополам прорвались. Они едва не поубивали лошадей своими вилами. Выстроились у ворот, как солдаты. Но вот мы добрались до рынка. Там на нас напала вторая ватага крепостных. Рядом с лесами новой церкви, как раз напротив аптеки Йосефа Шика…

Все головы повернулись к Эстерке. Все хотели увидеть, какое у нее будет выражение лица при вести о том, что ее жених и его дело находятся в такой опасности. Но Эстерка стояла бледная и спокойная. Ничто не дрогнуло на ее лице.

Реб Нота тоже посмотрел на нее, едва заметно пожал плечами и продолжил рассказывать:

— Холопы задержали лошадей. Иван начал хлестать кнутом налево и направо. Я сделал глупость: высунул голову. Ну, мне и приложили…

— Да, но за что? С какой стати?

— Спросите у них! Вы уже, наверное, знаете, что императрица умерла. Первым известие об этом получил Зорич. Еще посреди ночи, когда мы разбирались со счетами. Мы уже были близки к тому, чтобы закончить с его делами и с его претензиями к шкловским цехам… И тут на тебе! Эстафета из Петербурга, неожиданно, как гром среди ясного неба. Запечатанное письмо привезли от сенатора Куракина. Так, мол, и так… Семен Гаврилович остался сидеть ни жив ни мертв. Кому-кому, а ему-то есть чего опасаться, если Павел станет императором. Гатчинский наследник ненавидел свою мать, ненавидел петербургский двор, а любовников матери видеть спокойно не мог. А ведь Зорич один из них. Это не секрет… Но вместо того чтобы промолчать и осмотреться, Зорич принялся кричать на своих слуг, чтобы они никому не рассказывали, что императрица умерла. Он, мол, с них шкуру спустит, если они только пикнут об этом… А сам потерял голову и разболтал… Попробуй удержи воду в решете! За ночь весть разнеслась со «двора» по окрестным деревням. Как будто пожар запылал в крестьянских головах. Раз и навсегда: у помещиков больше нет власти! С ними надо рассчитаться. С ними и с евреями, которые травят православный народ бульбой…

— Хозяин, — сказал Хацкл плачущим голосом, — почему вы не остались во «дворе»? Зачем вам было надо, чтобы вам голову в кровь разбили?

Реб Нота крепче прижал мокрое полотенце к голове:

— И оставить вас всех на милость Божью? Нет, лучше уж так! Семен Гаврилович действительно не хотел меня отпускать. Я силой прорвался. Часть пути меня сопровождали гайдуки Зорича. Но вот рядом с церковью… Все дома?

— Все, кажется.

— Хвала Всевышнему! Мы переждем. Семен Гаврилович обещал мне приехать со своими гайдуками, как только справится с холопами. Я сам слышал, как он приказал заряжать ружья… Ш-ш-ш! Я что-то слышу! Какой-то шум на улице…

Служанки начали заламывать руки:

— Хозяин, что нам делать? Что делать?

— Ш-ш-ш! Молчите! Не теряйте головы… Вот что вы должны делать!

— Хозяин, дорогой! — начал умолять старый Иван. — Выпусти меня! Я пойду искать помощи. Меня не тронут. Я ведь ихний. Ничаво.

— Ихний, да?! А то, что они сбили у тебя шапку с головы на рынке? Еще немного — и сбили бы с плеч твою старую голову!..

2

Чем больше усиливалась паника в доме, чем громче раздавался с улицы шум, тем спокойнее становилась Эстерка. Она прислушивалась к себе, удивляясь, что силы снова возвращаются к ней. Она была почти благодарна Всевышнему за то, что Он наслал такую панику и тем самым спас ее от гнусной смерти… Большая общая беда поглотила ее личную беду. Ведь люди забывают о зубной боли, когда от нее у них пухнет уже вся голова.