Император из двух времен

Императрица качает головой уже серьезнее:

— В том-то и дело, что старшая!

Восклицаю невольно:

— О, интересный сюжет! Это что-то новенькое! Радость моя, у тебя богатая фантазия!

Маша замирает сидя на мне и с очень серьезным видом вздыхает:

— Если задуматься, то не так уж он, этот вариант, и невозможен. Она твоя ровесница. Весьма эффектная особа. Очень хорошо выглядит. Даже красивая. Не то что её дочки. Мужа нет. Корона есть. Так что…

Поднимаюсь, и прижимаюсь к её склоненной груди губами.

— Малыш, это всё сон и пустые рассуждения. Ни на чем не основанная ревность. Мне никто, кроме тебя, вообще, не нужен. Если такие мысли тебя заводят, вот как сегодня, то я, конечно, не против. И даже очень «за» подобные приятные пробуждения. Но только вот не нервничай и не переживай. Я тебя люблю и всё такое…

Новый горячий поцелуй.

Возмущенное:

— Ах, «люблю и всё такое?» Ах, ты ж поросёнок ехидный! Вот, получи в пятачок!

Жена громко чмокает меня в нос и смеётся.

Далее следует некоторая «борьба», ведущая к взаимному удовлетворению Высоких договаривающихся сторон.

* * *

СЕВЕРНАЯ МАНЬЧЖУРИЯ. ОКРЕСТНОСТИ СЯОЛИНЯ. 26 апреля 1920 года.

Тошнотворный запах горелой плоти.

Черный дым, пламя и едкая, висящая в воздухе адскими снежинками, копоть.

Горело несколько вагонов.

Возможно, им даже повезло. Им. И их пассажирам.

Между скал дымно чадил разгромленный «Дальневосточный экспресс».

Месиво.

Полковник Смирнов, переступая многочисленные трупы хунхузов и пассажиров, поднялся по лестнице в один из уцелевших вагонов. Иван последовал за ним, хотя его, признаться, уже изрядно подташнивало. Даже виды усыпанного трупами горящего Константинополя производили на него менее гнетущее впечатление.

Там хоть головы не рубили.

Массово…

В коридоре пришлось чуть ли не переползать через завалы из трупов пассажиров. Это были в основном мужчины. Либо имеющие огнестрельные раны, либо зарубленные каким-то местным вариантом тесака.

Тела мужчин, пытавшихся спасти своих женщин…

Да, они дорого продали свои жизни, но что они могли сделать против вооруженной винтовками толпы, имея на руках всего два-три револьвера? Их просто расстреляли сквозь стены вагона.

Впрочем, перед вагоном громоздилась целая куча безголовых тел, так что сражались далеко не все. Кое-кто предпочел просить пощады и вышел из вагона на милость победителей…

Смирнов прошел дальше по вагону, лишь мельком удостоив взглядом ближайшее купе. Никитин же, взглянув туда, замер в ужасе. На диване лежала распахнутая настежь голая молодая женщина.

Без головы.

Ивана вдруг вывернуло прямо на пол. Его согнуло так, что подошедшему полковнику пришлось его придерживать.

Никитина рвало и рвало, да так, что Смирнову приходилось крепко держать своего гостя под руки. Тут внимание полковника привлек какой-то звук из купе.

Под столом валялся окровавленный мужчина, который всё время что-то бормотал, поскуливая и глядя в никуда расширившимися от ужаса глазами.

Командир бронепоезда тряхнул Никитина, заставляя его прийти в себя.

— Вот что, подпоручик. Нам нужно вытащить отсюда этого господина. Возможно он будет полезен следствию. Давай-давай, сам же говоришь, что был среди освобождавших Константинополь, а там зрелище тоже было не для впечатлительных курсисток. Глотни вот…

Смирнов протянул Ивану флягу. Никитин глотнул и закашлялся. Полковник кивнул:

— Вот и хорошо. Мозги прочистил, пора и делом заняться… Сам он вряд ли сейчас идти сможет, так что бери его за ноги… Впрочем, нет, ты его через тела в коридоре не пронесешь, упадешь чего доброго… Давай уж я за ноги, а ты уж за руки. Когда прибудут мои бойцы — неизвестно, а человека вытащить нужно. Ещё умом тронется, глядя на всё это… Мы-то с тобой бойцы привычные, не так ли? Всяко повидали…

Подбадривая таким образом репортера, полковник умело направлял их «кортеж» к выходу из вагона, лишь кряхча и покрикивая на Ивана. Наконец они дошли до выхода, где спасаемого приняла медицинская команда бронепоезда.

Ещё через какое-то количество минут Смирнов и Никитин сидели на каком-то валуне, глядя на некогда сверкающий поезд, превратившийся местами в погребальный костер. Полковник курил, глядя на действия своих подчиненных, а Иван, не видя ничего, лишь смотрел в одну точку перед собой. Наконец он встрепенулся и обратил свой взгляд на спасенного ими молодого мужчину, лицо которого санитары уже кое-как отмыли от крови. Тот всё время что-то бормотал. Явно на английском, но этот язык Никитин знал лишь поверхностно, поэтому он обратился к Смирнову:

— Что он говорит?

Полковник, не оборачиваясь, перевел:

— Когда они начали стрелять… Да, они начали стрелять. Тогда я чем-то получил удар по голове и потерял сознание… Когда очнулся в вагоне уже были китайцы. Они мельком взглянули на меня. Видимо решили, что я мертв, и больше не обращали на меня никакого внимания. Они втащили в купе эту девушку… Я даже не знаю её имени. Знаю лишь, что она американка… Она была уже голая… Совсем… Господи Боже, как пронзительно она кричала!!!

Спасенный вдруг зарыдал. Сквозь всхлипы, он продолжал: