Император. Книга четвертая. Александр

Дежурный офицер вызвал меня к императору. Павел поднялся из-за стола. Прошёлся по кабинету, остановился возле портрета первого консула Франции. Наполеон в красном камзоле стоял возле стола и указывал правой рукой на стопку листов бумаги со сводом законов. Левой он небрежно сжимал пару перчаток. Павел долго разглядывал картину, затем повернулся в мою сторону.

– Мне неприятно вести допрос, – сказал он резко. – Может быть, сами все расскажете?

– Позвольте узнать, в чем мой проступок, Ваше величество? – сдержано спросил я, хотя понял, о чем пойдёт речь.

– Зачем вы приводили Панина к Александру? Мало того, что ему запрещено появляться в Петербурге, так он ещё имеет наглость разгуливать по дворцу.

– Виноват. Я не знал…, – попытался я соврать

– Бросьте! Все вы знали, – прервал меня император. – Что хочет он? Что хочет Новиков и вся эта шайка просвещённых и прогрессивных?

– Они хотят разделения власти между императором и дворянским собранием.

– Вы помните времена правления моей матушки, Царство ей небесное? Тогда страной правили вот эти просвещённые: Потёмкин, Орловы, Зубовы…. Что было с Россией? Казну разворовали. Поместий себе понастроили. Народ ободрали до того, что чуть ли не каждую весну голодные бунты происходили. А в армии что творилось? Пьяная гвардия, постоянные войны, невыносимые рекрутские наборы… Вы хотите повторения?

– Простите, я слабо в этом разбираюсь.

– Так чего вы помогаете Панину? Он смотрит в сторону Франции, но видит только то, что хочет увидеть. Народные собрания, парламент, свободы…. Все это – своеволие, а не свободы. Вот, – он указал мне на портрет первого консула, Наполеона. – Человек, который понял, как избежать катастрофы: разогнал к чертям директорию и установил диктатуру. В итоге – наступил порядок.

– Но во главе порядка должен стоять закон.

– Правильно, только возникает вопрос: кто эти законы издаёт? Разве могут наши просветители, привыкшие к роскоши и пьянству, сочинить справедливые законы? Кого эти законы будут защищать? Кого оправдывать? А кого загонять в кабалу? Я готовился к царствованию всю жизнь. У меня были лучшие в Европе учителя. Я беседовал с умнейшими людьми. Объехал полмира, изучая законы. Неужели я смыслю в политике меньше, чем Новиков, чем все это сборище вольных каменщиков?

– Не могу знать.

– Вот! Не можете знать. И они, ваши друзья, – не могут. Кстати, Панин вы считаете товарищем?

– Я многим ему обязан. Он всегда бескорыстно помогал мне, пусть то небольшие деньги или серьёзные вопросы по службе. Никогда не требовал долги назад. Даже говорил: потом, когда-нибудь сочтёмся. Постоянно приглашает меня к себе в имение.

– Так, съездите. Говорят, там хорошая охота. – Император ненадолго замолчал, потом спросил: – А вы уверенны, что Панин дорожит вашей дружбой? – И не дождавшись ответа продолжил: – У меня тоже был настоящий друг, которому я доверял самое сокровенное. Андрей Разумовский – мой товарищ по детским играм. Вот уж думал я – настоящая крепкая дружба. Мы в чем только не клялись друг перед другом. Готовы были вместе в огонь и в воду. И любовь у меня была настоящая, – как-то гулко произнёс он. – Вы же любите Софью фон Пален? Прелестное дитя. Смазливая, юркая, пышет красотой…. Я был безумно влюблён в мою первую супругу, Наталью Алексеевну. Принцесса Августа-Вильгельмина-Луиза Гессен-Дармштадская. Ах, что за взгляд, полный кротости и нежности. Движения плавные, как будто она состояла из облаков.

Когда мне исполнилось восемнадцать, матушка императрица стала подыскивать мне невесту. Ей срочно нужен был наследник, ибо я, по её мнению, не подходил на место правителя России. Выбор пал на трёх дочерей ландграфа Людовика Гессен-Дармштадского: Амалию, Вильгельмину и Луизу. Три фрегата были посланы к берегам Германии, для каждой принцессы. Как только я увидел Вильгельмину, так сразу влюбился без памяти. Остальные сестры были только её бледной тенью. Незабываемые два года, что мы были вместе. Я помню отчётливо, каждый день, каждую минуту. Такую любовь встретишь, разве что в раю или на страницах французских романов. Но через два года она не смогла родить ребёнка и скончалась мучительной смертью. От горя я чуть не сошёл с ума. Мне казалось, что без неё мне жизни больше нет. Мать настаивала, чтобы я вновь присмотрел себе невесту, но я не желал даже слушать об этом. Лучше оставаться безутешным вдовцом. Тогда императрица показала мне письма. Любовную переписку моей Вильгельмины с моим лучшим другом Андреем Разумовским.