Император. Книга вторая. Ушаков

В наше распоряжение дали адмиральский катер. Чтобы не возникло никаких недопониманий, в помощь нам отрядили турецкого комиссара Каймакан Калфоглу. Это был крепкий старец, лет семидесяти, с благородным восточным лицом. Носил он скромный военный мундир, но подпоясывался дорогим кушаком с позолоченными кисточками. Башмаки у него были из хорошей кожи. Седые волосы аккуратно стянуты на затылке в узел. На голове он носил малиновую феску с кисточкой. Густая борода выкрашена хной. Говорил он свободно на греческом и на турецком. Хорошо знал французский и итальянский.

Старик оказался словоохотливым, и дорогой рассказал нам все, что знал об Али-паше и вообще – о Турецкой империи: о нравах и обычаях. Рассказал и о себе. Происходил он из благородных греков Константинополя. Благородные греки, что-то подобно нашим дворянам. С молодости состоял на высоких постах при Валлахских и Молдовских господарях. Во время войны попал в плен к Румянцеву-Задунайскому.

– Какой же благородный человек был Пётр Алексеевич, – вспоминал он, роняя слезы. – Ужели возможно, чтобы пленённые турецкие офицеры ели за одним столом вместе с русскими офицерами? А как узнали, что я грек, так вовсе за пленного считать перестали. И оружие вернули…. Рассказал он нам кое-что и об Али-паше.

– Будьте бдительны с ним. Не поддавайтесь на лесть, – увещевал старик. – Он ещё тот шайтан. Знаю я его повадки. Появится у него мысль захватить город, где живут магометане и христиане тысячу лет в мире. Он делает все, чтобы разжечь ненависть между конфессиями и заставляет магометан учинить резню, а сам посылает в помощь христианам своих людей. Весь город в крови. Али-паша спокойно входит в него, усмиряет побоище, жестоко наказывает виновных и устанавливает свои порядки. А главное: все имущество виновных присваивает себе. Уж не знаю, как ему удалось уговорить венецианцев продать ему пушки. В Албании никто пушек не видел. А у Али-паши они появились. Кто против него посмеет выступить? Пожалуются на него султану старшины какого-нибудь города, а Али-паша уже вперёд их жалобы золото шлёт. Смотришь, очередное его зверство при дворе оценили, как подвиг, да ещё награду присуждают. Как только Турция затеет войну на севере, Али-паша тут же вспомогательное войско выставляет, да продовольствия целый обоз. Султан за это ему благодарен. Недоброжелатели из окружения Селима подсылали к нему убийц. Но при дворе султана всегда есть купленные чиновники, которые предупреждают Али-пашу. Все эти убийцы погибали самым странным образом. Кто с коня упал, да шею сломал, кто себя случайно кинжалом в живот ткнул; иные засыпали и не просыпались, разбойники нападали по дороге…. Всякое случалось. Вот, такой этот Алипаша коварный.

Когда катер подошел к городу Первеза, на пристани нас встречали арнауты Али-паши в красных фесках, расшитых жилетках и широких шальварах. У всех длинные ножи за поясом. Вооружены короткими турецкими ружьями.

– Кто такие? – недружелюбно окликнул нас офицер.

– Не видишь флаг? – спросил Метакса, темнея от гнева.

– Что хотели?

– Почему нас не встречает российский консул, майор Ламброса? – спросил я.

– Он арестован. И вас мы тоже арестуем, – последовал ответ.

– Только попробуй, – зло процедил Метакса, – и здесь появятся корабли Ушак-паши.

Турок тут же струсил, услышав имя грозного адмирала.

– Город захвачен Али-пашой, – сказал он уже не так нагло.

– У меня письмо к вашему господину от Ушак-паши, – сказал Метакса. – Немедленно доложите.

Долго ждать не пришлось. Прибыл почётный конвой, и нас повели по разграбленному городу. Стоял удушливый смрад. Всюду обезглавленные трупы французских солдат и местных ополченцев. Выбитые окна в домах. Выломанные двери. Арнауты бесчинствовали, вынося из домов ковры, посуду, мебель. Они громко разговаривали, радовались добычи, но завидев нас, смолкали и провожали мрачными взглядами. За спиной я слышал настороженный шёпот:

– Урус. Ушак-паша прислал.

Навстречу нам попалась толпа связанных по рукам и ногам женщин и детей. Невольников сопровождали стражники с ружьями. Молодая женщина в рваной одежде, с растрёпанными волосами, завидев нас, упала на колени, протянула руки к Метаксе и быстро заговорила на греческом.

Егор бросился к ней, выхватил верёвку у арнаута, который держал женщину. Тот возмутился, надвинулся на Егора, но Метакса оттолкнул его, и арнаут полетел на землю. Заскрежетали сабли, вынимаемые из ножен. Арнауты чуть не набросились на нас, но наша охрана сдержала их. Егор развязал женщину. Пленники жалобно заголосили. Их принялись избивать плётками и прикладами ружей. Егор вынул саблю. Я тоже потянулся за оружием.

– Бога ради! Что вы делаете? Нас изрубят в куски! – закричал нам Каймакан Калфоглу. Он схватил меня за руку. – Остановись, юноша. Остановись! Здесь вам не Европа. – И крикнул обиженному арнауту, указывая на женщину: – Сколько ты за неё хочешь?

– Три пиастра. За её ребёнка ещё один. Четыре! Нет – пять! Пиастр за то, что меня оскорбили, – ответил арнаут, показывая грязную пятерню.

– Тремя обойдёшься, – сурово ответил Каймакан Калфоглу и бросил ему монеты.