Император Наполеон

Восьмидесятилетняя «мама Летиция», доживавшая свои последние годы в Риме, уже ослепшая и наполовину парализованная, сидела в кресле, повернувшись (как обычно ее усаживала прислуга) лицом к бюсту Наполеона, когда вошел к ней младший из ее сыновей Жером и, волнуясь, сказал: «Статуя императора будет восстановлена на Вандомской колонне!» Летиция неожиданно для сына поднялась с кресла, словно ее паралич отступил перед такой вестью. Сжимая руку Жерома, она прошептала: «Вот и вернулся император в Париж...»[2131] Да, но пока только в виде статуи.

Общенациональную кампанию во Франции за возвращение на родину останков императора начал генерал Ж. М. Ламарк - верный соратник Наполеона и участник Июльской революции. Он выступил в Палате депутатов с призывом: «Пусть возвратится в гробу тот, который под радостные возгласы французов столько раз возвращался на триумфальной колеснице победы!»[2132] Этот призыв поддержали и депутаты, и журналисты, общественные, а также биржевые деятели. Ламарк 1 июня 1832 г. умер, но его инициативу подхватил министр внутренних дел (будущий премьер-министр и президент Франции, знаменитый ученый - историк) Адольф Тьер.

Именно Тьер стал первым, по-наполеоновски, давить на короля Луи-Филиппа, так что король в конце концов согласился вытребовать у Англии и перезахоронить прах Наполеона в Париже. 7 мая 1840 г., возглавив к тому времени правительство Франции, Тьер предложил своему послу в Лондоне Франсуа Гизо (как и сам Тьер, знаменитому историку и также будущему премьер-министру) вступить в переговоры по этому вопросу с министром иностранных дел Англии лордом Г. Д. Т. Пальмерстоном. «Не может же Англия сказать всему миру, что она намерена удерживать труп, - подчеркивал при этом Тьер в письме к Гизо. - Даже когда приводят в исполнение смертный приговор, тело казненного обычно возвращают семье»[2133]. Пальмерстон охотно согласился на просьбу Гизо и так информировал своего посла в Париже лорда Т. Л. Г. Гренвила, имея в виду национальную рознь между народами Англии и Франции: «Правительство Ее Величества (королевы Виктории. - Н. Т.) надеется, что, если подобные чувства существуют до сих пор, они будут погребены в могиле, в которую опустят останки Наполеона»[2134].

Уже 12 мая 1840 г. в Париже министр внутренних дел Ф. М. Ш. Ремюза привел Палату депутатов в радостный шок следующим объявлением: «Господа! Король приказал его королевскому высочеству, монсеньору принцу де Жуанвилю[2135] отправиться со своим фрегатом к острову Святой Елены, чтобы забрать и доставить сюда останки императора Наполеона»[2136]. Разумеется, не все французы радовались долгожданному свиданию с прахом Наполеона. Были и такие, как, например, авторитетный в то время литератор Шарль Огюстен Сент - Бёв, который публично ерничал: «Эти кости Наполеона, которые нам возвращают, по сути дела, пригодны лишь для игры в бабки»[2137]. Но их единичные голоса тонули в радостном хоре большинства нации.

Трибун Палаты депутатов, еще один историк и поэт Альфонс Ламартин требовал послать за останками Наполеона целую эскадру и выделить для нее кредит в 2 млн франков. Но и депутаты, и министры сошлись на том, чтобы снарядить два корабля: фрегат под вычурным названием «Прекрасная курица» (Belle Poule) и корвет «Фаворит» - с кредитом на экспедицию к Святой Елене в 1 млн франков[2138].

Возглавил экспедицию принц де Жуанвиль, но ее деловым распорядителем был назначен граф Филипп де Роган - Шабо, репутация которого как «большого друга Англии» здесь пришлась очень кстати. Из той свиты и прислуги, которая разделяла с Наполеоном его изгнание, приняли участие в экспедиции гофмаршал А. Г. Бертран со своим, уже взрослым, сыном Артуром, генерал Г. Гурго, сын к тому времени немощного и слепого графа Лас-Каза Эммануэль Лас-Каз, камердинер с титулом графа Л. - Ж. Маршан и еще пятеро слуг императора: Л. Сен - Дени, А. Аршамбо, Новерраз, Пьеррон, Курсо. Читатель видит, что в этом перечне нет Монтолона. Он был тогда жив - здоров, но единственный из живых и здоровых компаньонов Наполеона на Святой Елене не поплыл туда за останками императора. Есть данные, что он был тогда увлечен авантюрными планами Луи - Наполеона (будущего Наполеона III), а по версии С. Форсхувуда, мог опасаться его разоблачения как убийцы при эксгумации тела императора: ведь он знал, что мышьяк «является смертельным ядом, но в то же время предохраняет живые ткани от разложения»[2139].