Император Павел I и Орден святого Иоанна Иерусалимского

Что ж касается до Нас, соединенных под славным покровительством Павла I, всепресветлейшего Императора Всероссийского и Протектора Ордена нашего, то Мы, пред лицом Бога и пред всеми теми, у коих честь и верность остаются еще добродетелями, протестуем против всего того, что произвела измена ко вреду нашего Ордена, отрицаемся торжественно от всего того, что противно священным законам установления нашего, почитаем всех составивших, принявших и подтвердивших бесчестный трактат о сдаче Мальты, и всех тех кои окажутся содействовавшими, посредственно или беспосредственно, в сем беззаконном деле, лишенными их сана и достоинства, отрицаемся отныне от всякого сношения с сими недостойными, зараженными и отсеченными членами, объявляем всенародно, что впредь не будем мы не будем признавать братьями нашими никого, кроме тех кои окажут согласие в правилах своих с Нами, приступя безусловно к сему протесту нашему, который предоставляем Мы себе впредь распространить и повторить по обстоятельствам.

В верность чего Мы сей акт написали, единодушно его приняли, и печатью Великого Приорства Российского утвердили. В Санктпетербурге, в четверток, августа 26 дня, 1798 г.»[89].

В тот же день Капитул заслушал Манифест Великого Приорства Российского.

«Мы предали всенародному поношению гнусное злодеяние, повергнувшее Мальту в руки французов, обещали преследовать виновников оного по всей мере праведного нашего негодования. Теперь намерены Мы исполнить сей долг, честию на нас налагаемый, которым медлили единственно в ожидании обстоятельнейших известий, для произнесения суда нашего, в столь важном деле, по точном исследовании причин. Болезненно нам объявить главным виновником пагубы нашего ордена того самого, кому, за год пред сим, общие голоса наши поручили бдение о сохранении онаго. Но когда самое происшествие, коему не находится иной причины, кроме самой непростительнейшей нерадивости, трусости, или предательства, громко свидетельствует против него, когда самый глас честности обвиняет его, когда, наконец, собственное молчание его подает повод к основательному на него подозрению, то не усомнимся потребовать от него отчета в священном залоге, нами ему вверенному, в котором обязан он дать ответ Ордену и всей Европе.

Великий Магистр давно извещён был, что вооружение французов готовилось против Мальты. С февраля месяца непрестанно представляли ему, словесно и письменно, о нужных предосторожностях и средствах к обороне, но он отвергал все сии, самим разумом внушаемые, средства, и, уснув в неизвинительной беспечности, ответствовал всегда Маршалу Ордена, что все готово, когда напротив того, при высадке французов, ничего не было приготовлено к отпору им.

Быв, Членом Верховного Совета более двадцати лет, быв, Членом Государственной конгрегации с самого начала революции, мог ли он не знать обстоятельств, которые известны были последнему Кавалеру? Быв, Членом Следственной Комиссии, разбиравшей в последние дни правления Предместника его, дело о заговоре известного Васалло, мог ли он забыть, что сей глава заговорщиков, в присутствии его самого, отвечал в последнем допросе: «Когда хотите знать, какие были у нас намерения, то спросите у принца Камиля и у Рансижата, они управляли нами!» Сие обстоятельство известно всей Мальте. Ожидали, что первым действием вскоре потом врученной ему Верховной власти, будет удаление сих двух давно запятнанных изменников, но великий Магистр ничего не сделал, и еще поручил первому начальство над земскими войсками, а второму управление орденскими доходами. Так поступая, вопреки общему желанию, и, со вредом общей безопасности, он подверг себя ответу за все то, что от сего последовало. По сему-то, войска под начальством такого предводителя, о неверности которого они знали, взбунтовались, и, рассвирепев в своей верности, бесчеловечно убивали храбрых Кавалеров, которых в правильном своем подозрении против принца Камимля, почли в числе его сообщников. Рансижат не меньше произвел беспорядка в городе движениями якобинской партии, давно им настраиваемой, и дерзким манифестом, присланным к Великому Магистру в самую минуту высадки неприятельской. Великий Магистр показал на минуту вид строгости начальничьей, посадил его в тюрьму, вместо того, чтоб отдать его на виселицу, но через 24 часа потом освободил его, для устройства Ордену гибели и вечного бесславия.

Для чего Великий Магистр в реляции своей из Триеста умалчивает о сем обстоятельстве? Умолчание сие не обнаруживает ли постыднейшую слабость, либо явное согласие с изменниками продавшими Мальту?