Императорская Россия в лицах. Характеры и нравы, занимательные факты, исторические анекдоты

Странное совпадение этих слов оправдалось совершенно: 25 июня 1882 года Вержбицкий ночью умер скоропостижно в Тифлисе в гостинице, а Скобелев в тот же час умер в Москве и тоже в гостинице.

(Из собрания М. Шевлякова)

Перед 1 марта 1881 года, недели за две, государь император Александр Николаевич стал замечать каждое утро убитых голубей на своем окне в Зимнем дворце. Оказалось, что огромная хищная птица, одни говорят – коршун, другие – орел, поместилась на крыше дворца, и все усилия ее убить оказались тщетными в течение нескольких дней.

Это обстоятельство встревожило государя, и он выразил, что это дурное предзнаменование.

Наконец был поставлен капкан, и птица попала в него ногой, но имела силу улететь, таща его с собой, и упала на Дворцовую площадь, где была взята. Это оказался коршун небывалых размеров.

(Из собрания М. Шевлякова)

Царствование Александра III

Характерной чертой императора Александра III было чувство законности. Однажды он проходил по парадным залам Гатчинского дворца и, взглянув в окно, в которое видна была станция Балтийской железной дороги, сказал сопровождавшему его лицу: «Сколько лет живу в Гатчине, а в первый раз вижу, что станция – между дворцом и военным полем и отчасти закрывает его».

Случилось так, что через несколько дней государь опять проходил по тем же залам и также с кем-то из лиц свиты. Взглянув в окно, царь протер глаза и спросил своего спутника:

– Послушайте, со мной творится что-то странное – я не вижу станции.

На это спутник ответил, что станцию на днях перенесли в сторону так, чтобы она не закрывала военного поля. Государь удивился:

– Да зачем же это сделали?!

– Ваше величество, я слышал, что вы изволили повелеть перенести станцию, так как она закрывала вид на военное поле.

Государь с неудовольствием сказал:

– Что ни скажешь, из всего сделают Высочайшее повеление.

* * *

Известен случай, когда в каком-то волостном правлении хулиганистый мужик наплевал на портрет царя. Дела «Об оскорблении Величества» разбирались в окружных судах, и приговор обязательно доводился до сведения государя. Так было и в данном случае. Мужика-оскорбителя приговорили к шести месяцам тюрьмы и довели об этом до сведения императора. Александр III гомерически расхохотался, а когда он хохотал, то это было слышно на весь дворец.

– Как! – кричал государь. – Он наплевал на мой портрет, и я же за это буду еще кормить его шесть месяцев? Вы с ума сошли, господа. Пошлите его куда подальше и скажите, что и я, в свою очередь, плевать на него хотел. И делу конец. Вот еще невидаль!

* * *

Арестовали по какому-то политическому делу писательницу Цебрикову и сообщили об этом государю. И государь на бумаге изволил начертать следующую резолюцию:

– Отпустите старую дуру!

Весь Петербург, включая и ультрареволюционный, хохотал до слез. Карьера г-жи Цебриковой была на корню уничтожена, с горя Цебрикова уехала в Ставрополь и года два не могла прийти в себя от «Оскорбления», вызывая улыбки у всех, кто знал эту историю.

(Из собрания И. Преображенского)

П. А. Грессер

В канцелярию петербургского градоначальника Петра Аполлоновича Грессера явился какой-то захудалый актер, где-то за городом ставивший спектакли, и просил подписать ему афишу.

– Для этого требуется цензурованный экземпляр пьесы, которая значится на афише, – заметили ему в канцелярии.

– Пустяки! Пьеса эта уж много раз игралась…

– И все-таки без представления цензурованного экземпляра ваша афиша подписана не будет.

– Я пойду к самому градоначальнику!

– Он вас пошлет сюда.

– Увидим.

Актер вышел на лестницу, закурил папиросу и поднялся во второй этаж, в приемную генерала. Входит он туда как раз в тот момент, когда градоначальник начал обходить просителей.

Увидев бесцеремонного посетителя с папиросой в зубах, Грессер моментально подошел к нему и, смерив его своим строгим взглядом с головы до ног, спрашивает:

– Вы ко мне?

– К вам, – спокойно отвечает актер.

– И с папироской?

– И с папироской!

– У меня не курят! – крикнул, наконец, градоначальник, заметно волнуясь.

– Это, может быть, потому, что вы имели дело все больше с некурящими!

Грессер едва удержался от улыбки, но, однако, актера увели в канцелярию, и уже после приема Грессер приказал спросить, что ему нужно, и подписал ему афишу.

* * *

Однажды П. А. Грессер сказал приставу, которого вызвал к себе для внушений.

– Я хочу добиться того, чтобы не публика существовала для полиции, а полиция для публики. Только после этого возможен будет порядок и обеспеченность строя жизни каждого обывателя. Наша предупредительность и любезность разовьет в публике к нам уважение, и мы будем авторитетны. В противном же случае за нами останется одна физическая сила, способная возмущать и, следовательно, подрывать уважение…

Эти фразы заслуживают серьезного внимания, так как они являются плодом долголетней практики одного из популярнейших градоначальников Петербурга.

(Из собрания М. Шевлякова)

Иван Тургенев