Императорская Россия в лицах. Характеры и нравы, занимательные факты, исторические анекдоты

Граф Румянцев однажды утром расхаживал по своему лагерю. Какой-то майор в шлафроке и колпаке стоял перед своею палаткой и в утренней темноте не узнал приближающегося фельдмаршала, пока не увидел его перед собою лицом к лицу. Майор хотел было скрыться, но Румянцев взял его под руку и, делая ему разные вопросы, повел с собою по лагерю, который между тем проснулся. Бедный майор был в отчаянии. Фельдмаршал, разгуливая таким образом, возвратился в свою ставку, где уже вся свита ожидала его. Майор, умирая со стыда, очутился посреди генералов, одетых по всей форме. Румянцев, тем еще недовольный, имел жестокость напоить его чаем, не сделав никакого замечания.

(А. Пушкин)

* * *

<…> Он прожил свой век столько же эгоистом, как и философом, и приносил более чести званию воина-полководца, нежели семьянина. Он разрознился с женой и, подобно Лафонтену, сделался совершенно чуждым своей семье. Один из его сыновей, окончив курс наук, приехал к отцу в армию, просить его о принятии на службу. «Да вы-то кто такой?» – спросил Румянцев. – «Сын ваш». – «А, а! Весьма приятно. Вы таки выросли». После нескольких, столь же родительских, вопросов молодой человек осведомился, где он может иметь свое помещение и что должен делать. «А вы поищите, – отвечал отец, – поищите: у вас, верно, найдется здесь в лагере кто-нибудь знакомый из офицеров».

Вот и другая еще черта: сын его, Сергей, возвращаясь из своего посольства в Швеции (1794), просил у Николая Ивановича Салтыкова рекомендательного о себе письма к отцу своему, чтобы ему представиться и быть хорошо принятым.

(РА, 1885. Вып. I)

Князь В. М. Долгоруков-Крымский

Какой-то генерал услышал, что московский главнокомандующий, князь Василий Михайлович Долгоруков-Крымский, отзывается о нем с невыгодной стороны, и, встретившись с ним на одном вечере, пристал к князю с требованием, чтобы тот прямо высказал, что думает о нем. Князь долго отнекивался, но генерал продолжал настаивать. Тогда Василий Михайлович в свою очередь потребовал, чтобы он дал слово не сердиться за те слова, которые у него сорвутся с языка, и, когда генерал обещал, громогласно объявил:

– Ты из каналий каналья! Ты сам этого хотел: слышали честные люди!

(Из собрания М. Шевлякова)

* * *

К московскому главнокомандующему, князю Долгорукову-Крымскому, на обед приглашен был только что приехавший генерал-поручик К. И. Каульбарс. Он опоздал. За столом началось движение стульев, чтобы поместить его, а князь с неудовольствием громко сказал: «Не беспокойтесь! Разве неизвестна русская пословица, что немец везде место сыщет».

(Из собрания П. Карабанова)

* * *

Однажды к князю Василию Михайловичу Долгорукову-Крымскому, в бытность его главнокомандующим в Москве (1780–1782), явилась мещанка и, упав на колени, со слезами умоляла его возвратить ей дорогие вещи, присвоенные немцем, у которого она занимала деньги.

– Встань, – сказал князь, – и говори толком, без визгу: заплатила ему долг или нет?

– Только, батюшка, тремя днями опоздала, а он, окаянный, от денег отказывается и вещей не отдает.

– Опоздала! Так ты и виновата сама, а жалуешься! Но точно ли вещи у него?

– Точно, батюшка. Иначе бы я не беспокоила тебя. Он еще не сбыл их с рук, просит более, чего они стоят.

– Хорошо. Попытка не пытка, спрос не беда. Попов! Пошли-ка за немцем и вели моим именем попросить сейчас же приехать ко мне.

Когда немец явился, князь встретил его словами:

– Здравствуй, Адам Адамыч (об имени он узнал предварительно от мещанки), я очень рад, что имею случай познакомиться с тобой.

– И я очень рад, – отвечал немец с низкими поклонами.

– Адам Адамыч! Ты знаешь эту мещанку?

– Как не знать, ваше сиятельство! Она брала и задержала мои деньги. Я последние ей отдал, нажитые великим трудом, и к тем еще занял у одного человека, весьма аккуратного, честного, который живет одними процентами.

– Честный человек, каким ты описываешь себя, Адам Адамыч, не может знаться с бездельниками. Докажи мне свою честность, удружи, прошу тебя: она отдает тебе долг, отдай ей вещи.

– С великою радостью исполнил бы я желание вашего сиятельства, но я вещи продал в городе неизвестному человеку, их нет у меня.

– Слышь ты, какая беда, – возразил князь.

– Не верьте, батюшка, – вмешалась мещанка, – он лжет, хочет разорить меня, несчастную! Вещи у него спрятаны дома.

– Так прошу тебя, Адам Адамыч, – продолжал князь, – присесть к столу моему.

– Помилуйте, ваше сиятельство, – отвечал немец с поклонами, – много чести! Не извольте беспокоиться. Я могу стоять в присутствии вашей великой особы.

– Полно, Адам Адамыч, болтать вздор, – сказал князь, улыбаясь, – ты у меня не гость. Я с тобой разделаюсь по-своему. Садись. Бери перо и пиши к своей жене, по-русски, чтоб я мог прочесть: «Пришли мне с подателем вещи мещанки N.N., у нас хранящиеся».

Немец, взявшись за перо, то бледнел, то краснел, не знал, на что решиться, и клятвенно уверял, что у него нет вещей.

– Пиши, что я тебе приказываю! Иначе будет худо, – вскрикнул князь грозно.