Императорская Россия в лицах. Характеры и нравы, занимательные факты, исторические анекдоты

Сколько ни отговаривался он, Шешковский оставил, однако же, его, твердо повторив приглашение к завтрашнему обеду. Задумался генерал и не знал, что делать: ехать к Шешковскому – беда! и не ехать – беда! Всю ночь протосковал он. На следующее утро, решив пасть к ногам самой императрицы, он отправился во дворец. Камердинер Зотов не решался доложить о нем, потому что было время, когда императрица ожидала докладчиков с делами. Но генерал просил неотвязчиво.

– Ради Господа Бога, доложите матушке-то государыне, – мне крайняя нужда просить о себе, ради Бога.

Захарушка доложил, объяснив, что проситель от чего-то в страхе и трепете. Императрица дозволила ввести его.

Только что вошел генерал и чубурах в ноги.

– Матушка-государыня, – завопил он, – виноват перед Богом и перед тобою, прости меня, помилуй!

Императрица спрашивает:

– Что такое, что такое, скажите?

Генерал откровенно рассказал: как он был навеселе, что болтал от вина и простоты, как Шешковский просил его приехать на борщ. Загнув руку за спину и потирая ее, он говорил плачевным голосом:

– Знаю я, матушка-государыня, знаю, что у него за борщ!

Понравилась императрице наивность генерала. Она побранила его за разговоры и взяла с него слово, что он никогда не будет делать этого. В это время вошел Захарушка с докладом, что Шешковский приехал и спрашивает дозволения войти к императрице. Государыня приказала генералу спрятаться за ширму и стоять там; потом приказала звать Шешковского.

– Знаю, – сказала она, – о чем вы хотите доложить мне; но я уже видела виноватого, он в полном раскаянии; пожалуйста, дозвольте ему не являться на ваш борщ; я с ним переговорила.

Стоявший за ширмами генерал до того обрадовался, что не утерпел, выглянул из-за ширмы и, разинув рот и показывая кукиш, с насмешкой сказал Шешковскому:

– А, что, взял!

Императрица, услышав его голос, тотчас оглянулась, увидала все, и много смеялась над наивным донцом.

(РС, 1874. Т. Х)

* * *

Для домашнего наказания в кабинете С. И. Шешковского находилось кресло особого устройства. Приглашенного он просил сесть в это кресло, и как скоро тот усаживался, одна сторона, где ручка, по прикосновению хозяина вдруг раздвигалась, соединялась с другой стороной кресел и замыкала гостя так, что он не мог ни освободиться, ни предотвратить того, что ему готовилось. Тогда, по знаку Шешковского, люк с креслами опускался под пол. Только голова и плечи виновного оставались наверху, а все прочее тело висело под полом. Там отнимали кресло, обнажали наказываемые части и секли. Исполнители не видели, кого наказывали. Потом гость приводим был в прежний порядок и с креслами поднимался из-под пола. Все оканчивалось без шума и огласки.

Раз Шешковский сам попал в свою ловушку. Один молодой человек, уже бывший у него в переделке, успел заметить и то, как завертывается ручка кресла, и то, отчего люк опускается; этот молодой человек провинился в другой раз и опять был приглашен к Шешковскому. Хозяин по-прежнему долго выговаривал ему за легкомысленный поступок и по-прежнему просил его садиться в кресло. Молодой человек отшаркивался, говорил: «Помилуйте, ваше превосходительство, я постою, я еще молод». Но Шешковский все упрашивал и, окружив его руками, подвигал его ближе и ближе к креслам и готов уже был посадить сверх воли. Молодой человек был очень силен; мгновенно схватил он Шешковского, усадил его самого в кресло, завернул отодвинутую ручку, топнул ногой, и… кресло с хозяином провалилось. Под полом началась работа! Шешковский кричал, но молодой человек зажимал ему рот, и крики, всегда бывавшие при таких случаях, не останавливали наказания. Когда порядочно высекли Шешковского, молодой человек бросился из комнаты и убежал домой.

Как освободился Шешковский из засады, это осталось только ему известно!

(РС, 1874. Т. X)

Емельян Пугачев

Пугачев человек был добрый. Разобидел ты его, пошел против него баталией… на баталии тебя в полон взяли; поклонился ты ему, Пугачеву, все вины тебе отпущены, и помину нет! Сейчас тебя, коли ты солдат, а солдаты тогда, как девки, косы носили, – сейчас тебя, друга милого, по-казацки в кружок подрежут, и стал ты им за товарища. Добрый был человек: видит кому нужда, сейчас из казны своей денег велит выдать, а едет по улице – и направо, и налево пригоршнями деньги в народ бросает… Придет в избу, иконам помолится старым крестом, там поклонится хозяину, а после сядет за стол. Станет пить – за каждым стаканчиком перекрестится! Как ни пьян, а перекрестится! Только хмелем зашибался крепко!

Ну, а кто пойдет супротив его… Тогда что: кивнет своим – те башку долой, те и уберут! а когда на площади или на улице суд творил, там голов не рубили, там, кто какую грубость или супротивность окажет, – тех вешали на площади тут же. Еще Пугач не выходил из избы суд творить, а уж виселица давно стоит. Кто к нему пристанет, ежели не казак – по-казацки стричь; а коли супротив него – тому петлю на шею! Только глазом мигнет, молодцы у него приученные… глядишь, уж согрубитель ногами дрыгает…

* * *