Императорская Россия в лицах. Характеры и нравы, занимательные факты, исторические анекдоты

Когда Карамзин был назначен историографом, он отправился к кому-то с визитом и сказал слуге: «Если меня не примут, то запиши меня». Когда слуга возвратился и сказал, что хозяина дома нет, Карамзин спросил его: «А записал ли ты меня?» – «Записал». – «Что же ты записал?» – «Карамзин, граф истории».

(П. Вяземский)

* * *

По выходе в свет некоторой едкой критики на Карамзина один из друзей великого писателя убеждал и заклинал его написать против нее возражение. Карамзин обещал и назначил срок. Является взыскательный друг его и спрашивает: «Готов ли ответ?» – «Готов», – сказал Карамзин, взяв со стола бумагу, садится подле камина и читает. Друг хвалит, восхищается. «Теперь ты доволен ли мною?» – спрашивает Карамзин. «Как нельзя более!» – отвечает первый. После этого Карамзин хладнокровно бросает антикритику в камин. Урок писателям.

(РА, 1901. Вып. II)

* * *

Кто-то из малознакомых Карамзину лиц позвал его к себе обедать. Он явился на приглашение. Хозяин и хозяйка приняли его крайне вежливо и почтительно и тотчас же сами вышли из комнаты, оставив его одного. В комнате на столе лежало несколько книг. Спустя полчаса хозяева приходят и просят его в столовую. Удивленный таким приемом, Карамзин решается спросить их, зачем они оставили его?

– Помилуйте, – отвечают хозяева, – мы знаем, что вы любите заниматься, и не хотели помешать вам в чтении, нарочно приготовив для вас несколько книг.

(«Исторические рассказы…»)

* * *

Карамзин говорил, что если бы отвечать одним словом на вопрос: «Что делается в России?» – то пришлось бы сказать: крадут.

(П. Вяземский)

Н. И. Гнедич

Известный любитель художеств, граф Александр Сергеевич Строганов, пожелал однажды услышать Гнедичев перевод «Илиады» и для того пригласил переводчика к себе на обед. После стола началось чтение, и старый граф под звуки гекзаметров немножко вздремнул. Гнедич читал очень выразительно; в одном месте кто-то из героев заговорил у него: «Ты спишь» и пр. Слова эти Гнедич произнес так громко, что Строганов в испуге вскочил с кресел и стал уверять, что он не спит, а слушает.

(РА, 1863. Вып. II)

* * *

Лицо его (Гнедича), которому, говорят, суждена была красота, изуродовано и изрыто было оспою, которая в опустошительной ярости своей лишила его глаза. Муза его была чопорна, опрятна, суха и холодна; на выдумки не была она великая мастерица.

(Ф. Вигель)

К Державину навязался какой-то сочинитель прочесть ему свое произведение. Старик, как и многие другие, часто засыпал при слушании чтения. Так было и на этот раз. Жена Державина, сидевшая возле него, поминутно толкала его. Наконец сон так одолел Державина, что, забыв и чтение и автора, сказал он ей с досадою, когда она разбудила его:

– Как тебе не стыдно: никогда не даешь мне порядочно выспаться!

(П. Вяземский)

* * *

(О портрете Державина, писанном Тончи)

Известно, что поэт изображен в зимней картине: он в шубе, и меховая шапка на голове. На вопрос Державина Дмитриеву, что он думает об этой картине, тот отвечал ему: «Думаю, что вы в дороге, зимою, и ожидаете у станции, когда запрягут лошадей в вашу кибитку».

(РА, 1875. Вып. I)

У князя Ивана Сергеевича Гагарина встретил я знаменитого живописца Тончи. Он женат на старшей дочери князя. Сед как лунь. Судя по виду, ему должно быть лет около шестидесяти, но по живости разговора нельзя дать ему и сорока. Он занимал всю беседу. Удивительный человек! Кажется, живописец, а стоит любого профессора: все знает, все видел, всему учился…

(С. Жихарев)

Князь Д. Е. Цицианов

В Москве в первых годах нынешнего столетия (XIX. – Ред.) жил большой хлебосол князь Д. Е. Цицианов, вместе с этим радушным качеством обладавший еще необыкновенным талантом врать без запинки, князь в своих рассказах не уступал даже барону Мюнхгаузену. Обед у князя был всегда чудесный, и, как говорил хозяин, стряпала его кухарка – провизия тоже все домашняя – стерляди и осетры из его прудов, громадные раки ловились тоже в небольшой речке, протекающей по Люблино, телятина, белая как снег, со своего скотного двора, фрукты тоже из своих оранжерей, шампанское тоже свое, из крымского имения.

Происшествия, случавшиеся с ним, были так необыкновенны, что нельзя было им не удивляться. Так он, между прочим, говорил о каком-то сукне, которое он поднес князю Потемкину, вытканном по заказу его из шерсти одной рыбы, пойманной им в Каспийском море. Каких чудес он не видел на свете!

Во время проливного дождя он является как-то к своему приятелю.

– Ты в карете? – спрашивает тот его.

– Нет, я пришел пешком.

– Да как же ты совсем не промок?

– О, – отвечает он, – я умею очень ловко пробираться между каплями дождя.

Императрица Екатерина отправляет его курьером в Молдавию к князю Потемкину с собольей шубой. Нечего уж говорить о быстроте, с которою проехал он это пространство. Он приехал, подал Потемкину письмо императрицы. Прочитав его, князь спрашивает: