Сколько мне известно, он вовсе не был предан распутствам всех родов. Не был монахом, а был грешен, как и все в молодые годы. В любви его преобладала вовсе не чувственность, а скорее поэтическое увлечение, что, впрочем, отразилось и в поэзии его.
Пушкин всякий день имеет дуэли; благодаря Богу, они не смертоносны, бойцы всегда остаются невредимы.
Пушкин числится в иностранной коллегии, не занимаясь службой. Сие кипучее существо, в самые кипучие годы жизни, можно сказать, окунулось в ее наслаждения… Он был уже славный муж по зрелости своего таланта и вместе милый, остроумный мальчик, не столько по летам, как по образу жизни и поступкам своим. Он умел быть совершенно молод в молодости, т. е. постоянно весел и беспечен.
Дело о ссылке Пушкина началось, особенно, по настоянию Аракчеева и было рассматриваемо в Государственном совете, как говорят. Милорадович призывал Пушкина и велел объявить, которые стихи ему принадлежат, а которые нет. Он отказался от многих своих стихов тогда и, между прочим, от эпиграммы на Аракчеева, зная, откуда идет удар.
По Петербургу распространились рукописные запрещенные стихи, приписываемые Пушкину. Петербургскому генерал-губернатору поручено было произвести дознание. Он пригласил к себе Пушкина, распек его и велел полицмейстеру ехать к нему на квартиру и опечатать все его бумаги.
Пушкин, услышав такое приказание, сказал:
– Граф! Вы напрасно это делаете. Там не найдете того, что ищете. Лучше велите дать мне перо и бумагу. Я здесь вам все напишу.
Милорадович, тронутый такой откровенностью, воскликнул:
– Ah c’est chevaleresque!
Пушкин сел и написал свои запрещенные стихи.
Нечаянно узнав о строгом наказании, грозившем поэту, Чаадаев поздним вечером прискакал к Н. М. Карамзину, немного удивил его своим приездом и в такой необыкновенный час, принудил историографа оставить свою работу и убедил, не теряя времени, заступиться за Пушкина у императора Александра.
Участь Пушкина решена. Он завтра отправляется курьером к Инзову и останется при нем. Он стал тише и даже скромнее, et pour ne pas se comromettre, даже и меня в публике избегает.
Пушкина простили, позволили ему ехать в Крым. Я просил о нем из жалости к таланту и молодости: авось будет рассудительнее: по крайней мере, дал мне слово на два года.
На дружеский выговор Чаадаева, зачем, уезжая из Петербурга, он не простился с ним, Пушкин в ответ ему написал: «Мой милый, я заходил к тебе, но ты спал: стоило ли будить тебя из-за такой безделицы».
– Как, ты здесь? – спросил М. Ф. Орлов у Пушкина, встретясь с ним в Киеве.
– Язык и до Киева доведет, – отвечал Пушкин.
– Берегись! Берегись, Пушкин, чтобы не услали тебя за Дунай!
– А может быть, и за Прут!
<…> Оказалось, и в Екатеринославе уже знали Пушкина как знаменитого поэта, и пребывание его в городе стало событием для людей, восторженно к нему относившихся. Одним из тех людей был тогдашний профессор екатеринославской семинарии А. С. Понятовский. И вот он, в сопровождении богатого помещика С. С. Клевцова, надобно думать, такого же энтузиаста, отправляется его отыскивать. Находят. Входят в лачужку, занимаемую поэтом. Пушкин встретил гостей, держа в зубах булку с икрою, а в руках стакан красного вина.
– Что вам угодно? – спросил он вошедших.
И когда они сказали, что желали иметь честь видеть славного писателя, то славный писатель отчеканил им следующую фразу:
– Ну, теперь видели? До свидания!..
Граф М. С. Воронцов