Императорская Россия в лицах. Характеры и нравы, занимательные факты, исторические анекдоты

Шутки Жуковского были детские и всегда повторялись; он ими сам очень тешился. Одну зиму он назначил обедать у меня по средам и приезжал в сюртуке; но один раз случилось, что другие (например, дипломаты) были во фраках: и ему и нам становилось неловко. На следующую среду он пришел в сюртуке, за ним человек нес развернутый фрак. «Вот я приехал во фраке, а теперь, братец Григорий, – сказал он человеку, – уложи его хорошенько».

(А. Смирнова-Россет)

* * *

Жуковский мне рассказывал, что когда Николай Михайлович Карамзин жил в Китайских домиках, он всякое утро ходил вокруг озера и встречал императора с Александром Николаевичем Голицыным, останавливался и с ним разговаривал иногда, а Голицына, добрейшего из смертных, это коробило. Вечером он (Александр I) часто пил у них чай, Катерина Андреевна всегда была в белом полотняном капоте, Сонюшка в стоптанных башмаках. Пушкин у них бывал часто, но всегда смущался, когда приходил император. Не имея семейной жизни, он ее всегда искал у других, и ему уютно было у Карамзиных; все дети его окружали и пили с ним чай. Их слуга Лука часто сидел, как турка, и кроил себе панталоны. Государь проходил мимо к Карамзиным, не замечая этого. «Император, – говорил Жуковский, – видел что-то белое и думал, что это летописи». У нас завелась привычка панталоны звать летописями.

(А. Смирнова-Россет)

Граф Д. И. Хвостов

Зоилы берегов Невы!

Достоинства от вас Хвостову не убудет:
Он вам назло и был, и есть, и будет
Эзопом с ног до головы.

(П. Вяземский)

Светлейший князь Суворов очень часто в своем интимном кругу жаловался на мономанию мужа своей племянницы (Д. И. Хвостова) и говаривал ей: «Танюша, ты бы силой любви убедила мужа отказаться от несносного стихоплетства, из-за которого он уже заслужил от весьма многих в столице прозвище Митюхи Стихоплетова!» И сам Суворов не раз обращался к Хвостову с увещеваниями; обратился он к мономану-стихотворцу с предсмертным увещеванием, когда в мае месяце 1800 года умирал в Петербурге, в Коломне, в квартире графа и графини Хвостовых.

Лежа на смертном одре, Суворов давал предсмертные наставления и советы близким людям, которые входили к нему в спальню поодиночке на цыпочках и оставались несколько минут в присутствии духовника и знаменитого камердинера Прошки. Когда вошел к умирающему Хвостов, в ту пору еще сорокадвухлетний свежий мужчина, но, кажется, уже сенатор, и стал на колени, целуя почти холодную руку умиравшего, Суворов сказал:

– Любезный Митя; ты добрый и честный человек! Заклинаю тебя всем, что для тебя есть святого, брось свое виршеслагательство, пиши, уже если не можешь превозмочь этой глупой страстишки, стишонки для себя и для близких; а только отнюдь не печатайся, не печатайся. Помилуй Бог! Это к добру не поведет…

Граф Дмитрий Иванович плакал и вышел, поцеловав руку умиравшего, который велел ему позвать его жену, т. е. свою племянницу Татьяну Ивановну. Когда Хвостов возвратился в залу, где ожидали многие мужчины и женщины, интересовавшиеся состоянием здоровья князя Италийского, которому оставалось только несколько часов жизни, знакомые и родные подошли к Хвостову с расспросами.

– Увы! – отвечал Хвостов, отирая платком слезы. – Хотя еще и говорит, но без сознания, бредит!

(В. Бурнашев)

* * *

Хвостов сказал: «Суворов мне родня, и я стихи плету». – «Полная биография в нескольких словах, – заметил Блудов, – тут в одном стихе все, чем он гордиться может и стыдиться должен».

(П. Вяземский)

* * *

«А знаете ли вы, – спросил у меня М. С. Щулепников, – стихи графа Хвостова, которые он в порыве негодования за какое-то сатирическое замечание, сделанное ему Крыловым, написал на него?» – «Нет, не слыхал», – отвечал я. «Ну, так я вам прочитаю их, не потому, что они заслуживали какое-нибудь внимание, а только для того, чтоб вы имели понятие о сатирическом таланте графа. Всего забавнее было, что он выдавал эти стихи за сочинение неизвестного ему остряка и распускал их с видом сожаления, что есть же люди, которые имеют несчастную склонность язвить таланты вздорными, хотя, впрочем, и очень остроумными эпиграммами. Вот эти стишонки:

Небритый и нечесаный,
Взвалившись на диван,
Как будто неотесанный
Какой-нибудь чурбан,
Лежит совсем разбросанный,
Зоил Крылов Иван:
Объелся он иль пьян?

Крылов тотчас же угадал стихокропателя: «В какую хочешь нарядись кожу, мой милый, а ушка не спрячешь», – сказал он и отомстил ему так, как только в состоянии мстить умный и добрый Крылов: под предлогом желания прослушать какие-то новые стихи графа Хвостова напросился к нему на обед, ел за троих и после обеда, когда Амфитрион, пригласив гостя в кабинет, начал читать стихи свои, он без церемоний повалился на диван, заснул и проспал до позднего вечера.