Кюхельбекер вызвал Пушкина на дуэль. Пушкин принял вызов. Оба выстрелили, но пистолеты заряжены были клюквою, и дело кончилось ничем.
Антон Дельвиг
Дельвиг, ближайший друг Пушкина, имел необыкновенную наклонность всегда и везде резать правду, притом вовсе не обращая внимания на окружавшую обстановку, при которой не всегда бывает удобно высказывать истину.
Однажды у Пушкина собрались близкие друзья и знакомые. Выпито было изрядно. Разговор коснулся любовных похождений Пушкина, и Дельвиг, между прочим, сообщил вслух якобы правду, что А. С. был в слишком интимных отношениях с одной графиней.
– Мой девиз – резать правду! – громко закончил Дельвиг.
Пушкин становится в позу и произносит следующее:
– Бедная, несчастная правда! Скоро совершенно ее не будет существовать: ее окончательно зарежет Дельвиг.
Дельвиг звал однажды Рылеева к девкам. «Я женат», – отвечал Рылеев. «Так что же, – сказал Дельвиг, – разве ты не можешь отобедать в ресторации потому только, что у тебя дома есть кухня?»
Дельвиг однажды вызвал на дуэль Булгарина. Булгарин отказался, сказав: «Скажите барону Дельвигу, что я на своем веку видел более крови, нежели он чернил».
Петр Чаадаев
Чаадаев из московских студентов поступил в 1812 году на военную службу. Великий день Бородина простоял он подпрапорщиком Семеновского полка у полкового знамени и за это сражение, по участию графа Закревского, произведен был в офицеры. Чаадаев стоял в огне под Кульмом, Лейпцигом; везде, где находился его полк, и, наконец, в почетном карауле у императора Александра в самый день взятия Парижа. Из Семеновского полка перешел он в Ахтырский полк и вскоре переведен был в Лейб-гусарский полк. Живший в Царском Селе Чаадаев познакомился с Пушкиным, тогда еще лицеистом, и, как он сам говаривал, имел на него доброе влияние. Чаадаев был красив собою, отличался не гусарскими, а какими-то английскими, чуть ли даже не байроновскими, манерами и имел блистательный успех в тогдашнем петербургском обществе.
Александр Пушкин
Вышед из лицея, я тотчас почти уехал в псковскую деревню моей матери. Помню, как обрадовался сельской жизни, русской бане, клубнике и проч. Но все это нравилось мне недолго. Я любил и доныне люблю шум и толпу.
Три года, проведенные им в Петербурге по выходе из лицея, отданы были развлечениям большого света и увлекательным его забавам. От великолепнейшего салона вельмож до самой нецеремонной пирушки офицеров, везде принимали Пушкина с восхищением, питая и собственную, и его суетность этою славою, которая так неотступно следовала за каждым его шагом. Он сделался идолом преимущественно молодых людей, которые в столице претендовали на отличный ум и отличное воспитание. Такая жизнь заставила Пушкина много утратить времени в бездействии. Но всего вреднее была мысль, которая навсегда укоренилась в нем, что никакими успехами таланта и ума нельзя человеку в обществе замкнуть круга своего счастья без успехов в большом свете.
Большую часть дня утром писал он свою поэму («Руслан и Людмила»), а большую часть ночи проводил в обществе, довольствуясь кратковременным сном в промежутке сих занятий.
Вскоре по выходе из лицея Пушкин познакомился со столичным обер-полицмейстером Иваном Саввичем Горголи, с которым имел объяснение по поводу скандала в театре с одним чиновником.
– Ты ссоришься, Пушкин, кричишь, – выговаривал юному поэту Горголи.
– Я дал бы и пощечину, но поостерегся, чтобы актеры не приняли это за аплодисменты, – ответил на это Пушкин.
Большею частью эпиграммы, каламбуры и остроты срывались с языка Пушкина против тех людей, которые имели неосторожность оскорбить чем-либо раздражительного поэта: в этих случаях он не щадил никого и тотчас обливал своего противника едкою желчью. На одном вечере Пушкин был пьян и вел разговор с одной дамой. Надобно прибавить, что эта дама была рябая. Чем-то недовольная поэтом, она сказала:
– У вас, Александр Сергеевич, в глазах двоит?
– Нет, сударыня, – отвечал он, – рябит!
Пушкин очень болен. Он простудился дожидаясь у дверей одной… которая не пускала его в дождь к себе, для того чтобы не заразить его своею болезнью. Какая борьба благородства, любви и распутства!