Императорская Россия в лицах. Характеры и нравы, занимательные факты, исторические анекдоты

(«Исторические рассказы…»)

Президент Академии (художеств) предложил в почетные члены Аракчеева. А. Ф. Лабзин спросил: в чем состоят заслуги графа в отношении к искусствам. Президент не нашелся и отвечал, что Аракчеев – «самый близкий человек к государю». «Если эта причина достаточна, то я предлагаю кучера Илью Байкова, – заметил секретарь, – он не только близок к государю, но и сидит перед ним».

(А. Герцен)

На А. А. Аракчеева

Всей России притеснитель,
Губернаторов мучитель
И Совета он учитель,
А царю он – друг и брат.
Полон злобы, полон мести,
Без ума, без чувств, без чести,
Кто ж он? Преданный без лести,
… грошевой солдат.

(А. Пушкин)

В числе странностей Аракчеева была какая-то во всем азартная поспешность, а затем ранжир. Он не только людей, но и природу подчинял своему деспотизму. Когда имение в Грузине поступило к нему, то равнять и стричь было главной его заботой: ни одно дерево в саду, по дороге и деревням не смело расти выше и гуще назначенного ему Аракчеевым; сад и все деревья в имении по мерке стриглись. Деревни все он вытянул в прямую линию, и если случалось по необходимости сделать поворот, то он шел или под прямым углом, или правильным полукругом.

Все старое было истреблено с корнем – следов не осталось прежних сел и деревень; даже церкви, если они приходились не по плану, были снесены, а кладбища все заровнялись так, что не осталось и следов дорогих для родных могил. Немало было пролито и слез, когда солдаты ровняли кладбища; многих старух замертво стаскивали с могил, так они упорно отстаивали эту святыню, по русскому поверью. Берега реки Волхова, на которых было расположено имение, были покрыты лесом. Аракчеев приказал вычистить берега; лес рубился на свал и сжигался на месте. Все распоряжения были невозможно бестолковы. Так, канавы копались зимою, во время морозов, дороги насыпались в глухую осень под проливными дождями. Деревни строились разом и с такою поспешностью, будто к смотру!

Помещичья жизнь Аракчеева отличалась неслыханной дисциплиной. У Аракчеева был написан свой талмуд для крестьян, в котором излагались мельчайшие правила на все случаи жизни крестьянина, даже, например, как и кому ходить в церковь, в какие колокола звонить, как ходить с крестным ходом и при других церковных церемониях. Несколько тысяч крестьян были превращены в военных поселян: старики названы инвалидами, взрослые – рядовыми, дети – кантонистами. Вся жизнь их была поставлена на военную ногу – они должны были ходить, сидеть, лежать по установленной форме. Например, на одном окошке № 4 полагалась занавесь, задергиваемая на то время, когда дети женского пола будут одеваться. Обо всех мелочах в жизни каждого крестьянина Аракчеев знал подробно; в каждой деревне был шпион, да еще не один, который являлся лично к самому Аракчееву каждое утро и подробно рапортовал о случившемся.

(М. Пыляев)

Барон Б. Б. Кампенгаузен

Одно время проказники сговорились проезжать часто через петербургские заставы и записываться там самыми причудливыми и смешными именами и фамилиями. Этот именной маскарад обратил внимание начальства. Приказано было задержать первого, кто подаст повод к подозрению в подобной шутке. Два дня после такого распоряжения проезжает через заставу государственный контролер Балтазар Балтазарович Кампенгаузен и речисто, во всеуслышание, провозглашает имя и звание свое. «Не кстати вздумали вы шутить, – говорит ему караульный, – знаем вашу братию; извольте-ка здесь посидеть, и мы отправим вас к г-ну коменданту». Так и было сделано.

(П. Вяземский)

Адмирал И. Ф. Крузенштерн

Адмирал Иван Федорович Крузенштерн приехал в школу гардемаринов в экзаменационный день. Он захотел лично проверить знания великовозрастных учеников и вызвал наудачу здорового детину, который чрезвычайно смело полез за билетом.

На билете значилось: «Лютер и Реформация в Германии».

Крузенштерн приготовился слушать.

Гардемарин откашлялся и, встав в непринужденную позу, начал:

– Лютер был немцем…

После небольшой паузы Иван Федорович спрашивает:

– Ну и что же?

– Хотя он был и немец, но умный человек…

Крузенштерн вспылил и крикнул:

– А ты хотя и русский, но большой дурак!..

(Из собрания М. Шевлякова)

В Казани, около 1815 или 1816 года, приезжий иностранный живописец печатно объявлял о себе: «Пишет портреты в постеле, и очень на себя похожие». (Разумеется, речь идет о пастельных красках.)

А какова эта вывеска, которую можно было видеть в 1820-х годах в Москве, на Арбате или Поварской! Большими золочеными буквами красовалось: «Гремислав, портной из Парижа».

(П. Вяземский)

* * *