Императрица Мария Федоровна

В это время супруга великого князя Гавриила Константиновича – Антонина Романова (Нестеровская) предпринимала отчаянные попытки спасти из тюрьмы больного мужа. С этой целью она посетила М. Урицкого. «Урицкий встретил меня на пороге, – вспоминала она. – Это был очень прилично одетый мужчина в крахмальном белье, небольшого роста, с противным лицом и гнусавым, сдавленным голосом.

– Чем могу служить Вам, сударыня, – задал он мне вопрос. Я вспомнила совет Н.И.Л-вой и, собрав все свое спокойствие, сказала:

– Мой муж, Гавриил Константинович, в данное время лежит больной инфлуэнцией. Он страдает туберкулезом, и я пришла заявить, что мой муж ни в коем случае никуда не может ехать, так как всякое передвижение грозит для него открытием туберкулезного процесса, что подтверждают документы и принесенные мною свидетельства. Он слушал молча, стоя передо мной и пытливо смотря мне в глаза.

– Сколько лет вашему мужу?

– Тридцать, – ответила я.

– В таком случае его туберкулез не опасен, – услышала я скрипучий голос Урицкого, – во всяком случае, я пришлю своих врачей и буду базироваться на их диагнозе. Больного я не вышлю; в этом он может быть спокойным, – сказал он, взял докторские свидетельства и записал наш адрес.

Я вышла от него окрыленная надеждой. В той же столовой меня ждали братья мужа. Рассказав им, как все произошло, я увидела на их лицах радость за брата. Оказывается, Урицкий приказал им через неделю выехать. Мне хотелось подождать результатов ходатайства княгини Палей, которая тоже привезла Урицкому свидетельства о болезни ее мужа… Через несколько минут вышла княгиня Палей. На наш вопрос она отвечала, что Урицкий ей сказал то же самое, что и мне, но только сыну ее велел выехать через неделю. Поговорив еще некоторое время, мы вышли из этого застенка».

Антонина Романова на визите к Урицкому не остановилась. Как явствует из ее воспоминаний, сразу после ареста Гавриила Константиновича ей удалось через великого князя Константина Константиновича войти в контакт с преподавателем русской литературы великих князей (его инициалы А. Романова обозначала как «H.K.K.»), который хорошо знал члена ЧК, большевика «Б…». По свидетельству той же Антонины Романовой, в свое время благодаря связям с Константиновичами «H.K.K…» очень помог большевику «Б…» в его скитаниях и сидении по тюрьмам до революции.

Гавриил Константинович, говоря о тюремном комиссаре, который в ноябре 1918 года конфиденциально сообщил ему о переводе его в клинику Герзони, называет фамилию Богданов. Сопоставляя факты, можно предположить, что комиссар «Б…» (у Антонины Романовой) и комиссар Богданов (у Гавриила Константиновича) это одно и то же лицо.

Энергичной Антонине Романовой удалось установить дружеские отношения с сестрой большевика «Б…» и через нее в течение всего периода пребывания великого князя Гавриила Константиновича в тюрьме напрямую поддерживать связь с комиссаром «Б…». Описывая встречу с ним, она давала ему следующую характеристику: «Удивительно симпатичное болезненное лицо с прекрасными глазами. Он был высокого роста и страшно худой. Одет он был в русскую рубашку черного цвета и мягкие широкие большие сапоги».

В течение всего лета Антонина Романова постоянно появлялась в тюрьме, то у Урицкого, то у Богданова, прося за мужа. Она обратилась и к Горькому, чья позиция в отношении ареста в тот период многих лиц представителей культуры и науки ей была хорошо известна. «Большая чудная квартира в богатом доме. В квартире с утра до ночи толпится народ, – писала она в своих воспоминаниях, – меня просили подождать, и, видимо, забыли обо мне. Наконец, вышла жена Горького, артистка М.Ф. Андреева, красивая, видная женщина, лет сорока пяти. Я стала ее умолять помочь освободить мужа. Она сказала, что не имеет ничего общего с большевиками, но что ей теперь как раз предлагают занять пост комиссара театров и, если она согласится, то думает, что по ее просьбе будут освобождать заключенных. Во время этого разговора вошел Горький. Он поздоровался со мною молча. Ушла я от них окрыленная надеждой. Меня приглашали заходить и обещали уведомить о дальнейшем».

Между тем тюремная жизнь великих князей шла своей чередой. Поднимали арестованных в семь часов утра. До обеда, т. е. до двенадцати часов дня, выводили на прогулку. Некоторых арестованных выводили партиями, «нас же в одиночку и позволяли гулять только вдоль восточной стены тюремного двора». В двенадцать часов дня давали обед, состоявший из супа и куска хлеба. В шесть часов вечера разносили ужин и между обедом и ужином узникам разрешали пить чай. В семь часов тюрьма переходила на ночное положение и опять, как и утром, начиналась ходьба, лязганье ключей, щелканье замков. Затем становилось тихо, гасили большинство огней, и «наступала жуткая тишина».