Императрица Мария Федоровна

19 октября / 2 ноября 1923 года, накануне дня смерти императора Александра III она сделает в дневнике следующую запись: «Сегодня в 9½ отправилась на церковную службу. Пошла к причастию. Я сделала это именно сегодня сознательно – в этот день двадцать лет назад Господь забрал к себе моего благословенного Сашу! Господи, прости мне мои несчастные грехи! Помоги мне жить дальше в христианском смирении и покорности! В церкви со мной были также лишь Ксения с детьми».

Постепенно, однако, императрица теряла аппетит и физически слабела, хотя, по словам Т. Ящика, и «продолжала сохранять ту же остроту ума, что и в первые годы моей у нее службы».

Но даже и в эти критические дни Мария Федоровна не сдавалась. Она постоянно с людьми, ее навещают родственники, близкие и знакомые, люди разных национальностей и вероисповеданий. Часто в свободное время она, несмотря на возраст, продолжает много читать, а во время визитов своих молодых родственников играет с ними в игры-головоломки.

Северное Телеграфное общество, заинтересованное в расширении своей деятельности в России, не афиширует свою помощь бывшей императрице и тайно через двух посредников, сотрудника Министерства иностранных дел графа Ревентлова и графа Алефельдта-Лаурвига, выплачивало ей ежегодно 45 тысяч крон.

Советская миссия в Дании внимательно наблюдала за контактами вдовствующей императрицы, хотя к этому времени она уже потеряла свое прежнее влияние. Об этом, в частности, свидетельствуют сохранившиеся в российских архивах письма советника в России Карла Кофода. Последний, имевший русское гражданство под именем Андрея Андреевича Кофода, прожил в России около пятидесяти лет. Значительную часть этого срока он занимал должность государственного советника и принимал активное участие в разработке и проведении столыпинских реформ.

В годы войны и революции Кофод по линии Датского Красного Креста, занимавшегося тогда вопросами положения военнопленных в России (Дания в то время представляла в России интересы Австро-Венгрии – Ю.К.), объездил Россию с запада на восток и с востока на запад. В июле 1918 года он был посажен в тобольскую каторжную тюрьму, где находился до октября 1918 года. Вспоминая свое пребывание в Екатеринбурге летом 1918 года, Кофод писал: «На пятый день путешествия прибыли мы в Екатеринбург, где сидела тогда пленной императорская семья. Я проехал, конечно, несколько раз мимо дома, в котором они были заточены, чтобы хоть мельком увидеть этих знаменитых узников. Но напрасно…»

К. Кофод вернулся в Данию в 1920 году. В том же году в датской газете «Натионалтиденде» было опубликовано его интервью, в котором, по его же словам, он говорил только «о хороших сторонах деятельности советского правительства». После прочитанного им в Дании доклада о влиянии революции на сельское хозяйство в России, ему было предложено занять должность консультанта по вопросам сельского хозяйства при датских миссиях в России и отделившихся от нее государствах.

Однако в 1920 году большевистское правительство не разрешило К. Кофоду приехать в Россию. Причина была в том, что большевикам стало известно о визите Кофода к вдовствующей императрице. Письма, написанные Кофодом в декабре 1923 года на имя представителя Советской России в Дании Цезаря Гейна, носят характер своего рода отчета о его трех визитах к бывшей российской императрице. В одном из них Кофод, в частности, писал: «…Последний раз она (вдовствующая императрица – Ю.К.) пригласила меня 7-го ноября с. г. Приглашение я получил поздно вечером, а 9-го я должен был поехать в Италию. Значит, заехать я мог только 8-го. Признаюсь, мне даже в голову не приходило, что в таком визите может быть что-нибудь предосудительное».

«Я видел в ней, как все датчане, несчастную, совершенно безвредную старуху, – писал в своей записке в МИД Дании Кофод, – которая не пользуется никаким влиянием, но зато общей симпатией населения. Я, кроме того, видел в ней человека, который во дни своего величия сделал мне добро. Если бы я сумел предвидеть, какие последствия мой визит может иметь, то я посоветовался бы по этому делу с кем-нибудь в Министерстве Ин[остранны]х Дел, напр[имер] с графом Р. (Ревентлов, сотрудник МИДа Дании – Ю.К.). Теперь легко осудить мой поступок, но я сильно сомневаюсь в том, чтобы там видели что-либо предосудительное в нем, если бы я спросил их до посещения; до того все тут проникнуты убеждением в совершенной безвредности Марии Федоровны и в том, что она лишена всякого влияния».

Тяжело встретившая весть о гибели царской семьи вдовствующая императрица верила и хотела надеяться, что ее сын и члены его семьи живы, однако информация, которую она получала, уже не оставляла никакой надежды.