Следователь Н. Соколов, находившийся в Париже, настойчиво добивался свидания с императрицей. Было очевидно, что он хотел вручить Марии Федоровне вещественные доказательства, свидетельствовавшие о том, что вся семья была расстреляна большевиками. Результаты тщательно проведенного им следствия были изложены в специальном докладе, который он подготовил для вдовствующей императрицы.
Мария Федоровна и сама хотела встретиться со следователем, но не решалась. Когда уже было договорено, что встреча состоится, к Соколову должен был приехать великий князь Дмитрий Павлович, чтобы доставить его к Марии Федоровне на датской королевской яхте, неожиданно пришла телеграмма от дочери Марии Федоровны, великой княгини Ольги Александровны, в которой говорилось: «Уговорите Соколова и Булыгина не приезжать».
Было очевидно, что подобная встреча была слишком тяжела для императрицы. Тем более хорошо известно, что в это время она была уже серьезно больна и не могла бы говорить с человеком, который собирался рассказать ей страшные подробности о смерти Ее сына и его семьи. Но были и другие причины.
Российский историк С.А. Беляев в своих комментариях к впервые опубликованному на русском языке «Докладу судебного следователя по особо важным делам» Н. Соколова писал: Мария Федоровна понимала, что документ, который должен был ей представить Соколов, «являлся историческим, и должен был иметь огромную силу… Прими его официально, встал бы вопрос о легитимности власти в России, о престолонаследии, и многие имущественные вопросы. Они (императрица и великий князь Николай Николаевич –
Уникальность доклада Соколова заключается в том, что он является единственным официальным документом, в котором от лица следствия и Правительства адмирала Колчака, свидетельствуется об убийстве Государя и всей Его Августейшей семьи вместе с их верными слугами, о способе этого убийства и о судьбе останков убитых».
Через своих близких Мария Федоровна передала Соколову на продолжение расследования тысячу фунтов стерлингов. Это позволило продолжать следственные действия.
После смерти Соколова три экземпляра следственных дел хранились в трех местах: один в Русской Православной церкви за границей, второй в Гарвардском университете (в США) и третий у герцога Лихтенштейнского, откуда они и попали в Россию в 90-x годах прошлого столетия.
Соколов, понимавший историческое значение доклада, заканчивал его словами: «Совесть моя и великое значение cero дела властно требует от меня почтительнейше доложить Ее Императорскому Величеству, что сведения сии совершенно секретны. Сего требует, по разумению моему, благо нашей Родины: лучшими сынами Ее уже поднят стяг за честь Родины, но настанет великий час, когда поднимется и другой стяг. Ему нужен будет добытый предварительным следствием материал, и его лозунгом будет: «За честь императора».
Далее он писал: «Я понимаю, сколь горька истина о мученической кончине августейшей семьи. И я осмеливаюсь молить у Ее Императорского Величества Всемилостивейшей Государыни Ее ко мне милости простить мне сию горечь: тяжелое дело следователя налагает на меня обязанность найти истину, и одну только истину, как бы горька она ни была».
Мария Федоровна продолжала по-прежнему ждать известий из России о том, что кто-то из ее сыновей и внуков остался все-таки в живых. Императрица пыталась получить свежую информацию от своих соотечественников-датчан, работавших с большевиками в Советской России, в частности от К. Кофода, которого для этой цели к себе в декабре 1923 года специально пригласила в Видере.
«Она, – писал Кофод Гейну 17 декабря 1923 года, – приняла меня довольно холодно, несмотря на то, что она сама меня пригласила, и ни одним словом не спрашивала относительно внутреннего положения России, а лишь об убитых в Алапаевске великих князьях и княгинях. Я сообщил ей то немногое, что мне было известно об этом деле по сибирским сведениям, а она сказала, что это совпадает с тем, что ей уже передали».
Императрица Мария Федоровна в последние годы жизни
В своих воспоминаниях, опубликованных позже, Кофод, рассказывая о своем пребывании в Сибири в годы гражданской войны, отмечал: «Было достойно внимания то упрямство, с которым русские отстаивали неизбежность скорого уничтожения большевиков и веру в то, что Императорская семья еще жива, веру, постоянно поддерживаемую местной прессой. Была, между прочим, полная убежденность в том, что Вел[икий] князь Михаил, брат царя, и Великая княжна Анастасия были еще живы. Последняя, говорили, живет в монастыре на Алтае, мне дали даже ее адрес, которым я, однако, не воспользовался. Но даже если б я и сделал это и на месте сам констатировал бы, что слухи лгали, русские моего круга пожали бы плечами и заметили бы, может быть, что, конечно же, она просто не захотела показаться мне, и монашки помогли ей в этом».