Императрицы

Шли медленно, с частыми остановками и привалами. Хвост колонны князя Мещерского мешал широкому шагу преображенцев. Утомление целого дня, проведенного на улицах, выпитое вино и пиво сказывались. Солдат разморило и клонило ко сну.

За Красным кабачком, на двенадцатой версте от Петербурга, полки стали на ночлег. Кругом, на лугах и по пушкам рощ, дымили костры, стояли козлы ружей и за ними лежали солдаты. Глухо гомонили, укладываясь спать, биваки. Светлая пелена тумана пологом прикрывала полки. От посланных вперед казачьих партий не было никаких донесений.

Окна двухэтажного деревянного здания Красного кабачка светились желтыми огнями. Там были в обычное время бильярды, карточные столы, ресторация для приезжающих, там пели и танцевали жрицы любви. Во втором этаже были отдельные уютные кабинеты и номера. Он весь теперь был переполнен офицерами, расположившимися на ночлег. Разумовский распорядился очистить в нем комнату для государыни. Дашкова побежала приготовить все для ночлега императрицы.

По скрипучей лестнице государыня поднялась во второй этаж и осторожно, боясь разбудить Дашкову, отворила дверь. Маленькая горница была освещена одинокою свечою, горевшей в низком медном шандале с ручкой колечком, стоявшей на табурете подле широкой двуспальной кровати. На полу лежал пестрый, пыльный, потертый ковер. Красные, кумачовые, грубого рисунка занавеси скрывали постель.

Государыня сняла шляпу, расстегнула кафтан и тихонько, на носках пошла к кровати. Дашкова лежала на ней, завернувшись в офицерский плащ и, казалось, крепко спала. Государыня распустила волосы и осторожно легла на постель рядом с Дашковой.

Она лежала тихо, стараясь заснуть. Сердце бурно колотилось в груди. И то, что было, и то, что надо подготовить на завтра, что надо продумать, и сладкое волнение оттого, что все так хорошо, просто и гладко вышло, и сознание громадного долга, взятого ею на себя, мешало ей уснуть. Государыня открыла глаза. В комнате было по-утреннему светло. Сквозь занавеси лился печальный солнечный свет. В пол-аршине от государыни блестели, улыбались, сверкали счастием широко раскрытые, серые, громадные глаза Дашковой. Свет утра играл, отражаясь в них.

Обе женщины рассмеялись.

— Ты не спишь?.. Я-то думала… Берегла твой сон, старалась не шуметь.

— Ваше Величество, где же спать? Разве можно?.. Как в сказке!.. Как по-писаному все!.. И вы — императрица!..

Гибким движением Дашкова вылезла из-под епанчи. Ее руки в рукавах с красными обшлагами крепко охватили Екатерину Алексеевну, и вся она стройным юным телом прижалась к государыне. Она в каком-то экстазе целовала руки государыни, ее шею, руки, волосы, она смеялась коротким счастливым смехом и повторяла, смеясь:

— Императрица!.. Императрица!.. Моя императрица!.. Моя, вся моя!.. Господи, какое счастье!.. Моя императрица!.. Мы все с вами, навсегда!

Так, смеясь и лаская друг друга, они и забылись в крепком коротком сне на полчаса, пока не разбудили их звуки труб и барабанов.

Полки строились в поход.

XXII

На двадцать восьмое июня в Петергофском дворце и в садах был назначен folle journee. С утра во дворце, внизу, на кухнях стучали ножами, из дворцовой кондитерской сладко пахло земляникой и ванилью, повара в белых колпаках и фартуках мелькали в окнах.

Во втором часу дня длинная вереница колясок, карет, колымаг и линеек, гремя колесами, подъезжала к дворцовым воротам и останавливалась у широких стеклянных дверей, ведших в сквозные галереи, выходившие к Фонтанному каналу. В них был сырой, теплый, душистый оранжерейный воздух. Мраморный пол блестел, в нем отражались статуи, стоявшие вдоль галереи, окруженные цветами. В туфовых бассейнах, оплетенных ползучими нежными растениями, журчала вода, золотые рыбки в ней играли. В пролет галереи были видны синее небо, беспредельность голубого моря, зеленая стена парка и высокая серебряная струя фонтана Самсон, бившая к небу. Шум фонтанных струй наполнял своды галереи и отражался от них. Красота сказки тысячи и одной ночи была в этой галерее.

Государь Петр Федорович весело спрыгнул с коляски, за ним выскочил его пудель, и жеманно вылезла, опираясь на тонкий зонтик, фрейлина Воронцова. Из подъезжавших следом экипажей вылезали гости. Девочка-принцесса Екатерина Петровна Голштинская и с нею Барятинский и Гудович, старый фельдмаршал Миних в потертом елизаветинском кафтане, молодые офицеры голштинского отряда, фрейлины, канцлер Воронцов, фельдмаршал князь Трубецкой, прусский посланник Гольц пестрой толпой стояли у дверей, ожидая, когда государь войдет в галерею. Но государь медлил. Он ждал, чтобы его, как-то быть должно, встретила императрица Екатерина Алексеевна. Сквозь раскрытые двери галереи Петр Федорович видел придворных лакеев, чинно выстроившихся в ряд. Пудель вбежал в галерею и побежал к парку. Наконец государь вошел во дворец и обратился к старому камердинеру:

— Ее Величество?..

— Ее Величество еще не жаловали из Монплезирского дворца.

— Странно!.. Шутки шутит!..