Императрицы

Блуждающим, безумным взглядом государь посмотрел на Воронцова и, ничего не отвечая на его предложение, пошел по дворцу. Он раскрывал шкафы, стучал тростью по диванам, поднимал перины на постелях горничных.

— Ш-шутки… ш-ш-шутить!.. Не позволю-с!.. Надо мною шутить! Глупо, сударыня… — нижняя челюсть его прыгала от волнения. В зале он наткнулся на хохочущую фрейлину Елизавету Романовну. Той все это казалось забавным и немного неприличным приключением.

— Чему смеешься? — закричал государь. — Вот все мне не верила. Говорила, что она на сие не способна. На шалости да на глупости все вы способны. Ш-шутки ш-ш-шутить!.. Бежала… Ужели и точно бежала?.. А?.. да… — Он обернулся к Воронцову. — Что же, скачите, пожалуй… Вези ее проворнее сюда… Посмеемся вместе.

Когда вышли в парк, кто-то сказал, что тут есть француз-лакей, только что приехавший из Петербурга. Государь потребовал его к допросу. Это был молодой человек, мало, что понимающий в том, что он видел.

— Sire[36], — сказал он, тараща большие черные глаза на государя. — Ее Величество действительно в Петербурге. Так говорят. В Петербурге большой праздник… le jour de votre fete…[37] Все войска стоят на улице под ружьем.

Государь отвернулся от лакея и торопливыми неровными шагами пошел обратно к фонтанному каналу.

— Как-кой болван!.. Войска под ружьем!.. Вы слышали!.. А?.. Она способна на оное… Ну что же?.. Коли так — я принимаю вызов. Война — так война! Гудович, скачи-ка, братец, в Ораниенбаум… Тревога всему лагерю… Именем моим… Пароль объявишь… Гусарский полк галопом ко мне… Посмотрим!

Государь шел так быстро, что свита отстала от него. Государь услышал, что кто-то бежит за ним, тяжело дыша.

— А?.. Миних?.. Что скажешь, старина?.. — по-немецки обратился государь к нагнавшему его фельдмаршалу.

— Ваше Величество, что полагаете вы предпринять?..

— Ты меня спрашиваешь?.. Ты, фельдмаршал!.. Я полагал, старина, ты лучше моего знаешь, что надо делать, когда объявлена нам война. Приказ… Я отдам приказ… Нет!.. Манифест!.. Всем верным моим солдатам… Схватить интриганку… Воевать… Ты понял меня?.. Воевать… А?.. Что?.. Я буду воевать!

— Ваше Величество… Мне семьдесят девять лет… У меня опыт. Позвольте доложить. У императрицы сейчас верных двадцать тысяч войска под ружьем. У нее вся артиллерия. Через несколько часов она будет здесь.

— Однако?.. Что ты говоришь такое, старина?.. Я в толк не возьму. А мои голштинцы?..

— Ваше Величество, в Ораниенбауме нет зарядов к пушкам. За зарядами надо посылать в Петербург. Ваше Величество, сие место не годно для обороны. Я слишком хорошо знаю русского солдата. Когда он увидит, как вы слабы и как сильна она, он убьет вас и женщин и передастся императрице… Вам надо поразить солдат, снова привлечь их на свою сторону, а не воевать.

Старый Миних задыхался от волнения.

— Что ты говоришь, братец?.. Поразить солдат?.. А дисциплина?.. Я им прикажу… вот и все!.. Прикажу!..

— Ваше Величество, поздно приказывать, когда, может быть, она тоже уже приказала. Памятуя вашего славного деда, возьмите ваших гусар и во главе их скачите в Петербург. Смело явитесь перед полками гвардии. Укажите им долг, к которому призывает их присяга… Скажите им, кто вы, чья кровь течет в ваших жилах, спросите, чем они недовольны, и обещайте удовлетворить все их желания. Так поступил бы ваш дед. Поступите и вы так…

— Что?.. Просить?.. Торговаться?.. Уговаривать?.. Мне?.. Государю?..

— Ваше Величество, я не сомневаюсь в успехе. Личное появление вашего деда не раз предотвращало и большие опасности. Вспомяните стрелецкий бунт… Сколь подобие нынешнее положение тому… Там сестра государева, царевна София… Непокорных казните.

— А, что?.. Рубить самому головы?.. Казнить?..

— Ваше Величество, долг государей не только миловать и жаловать, но более того, когда нужно — казнить. Притом за вами их присяга, они вам целовали крест.

— Вздор, старина, вздор… Как легко они изменяют присяге.

Генерал Мельгунов вмешался в разговор.

— Ваше сиятельство, — сказал он, — вы не находите, что Его Величество не может рисковать своею жизнью в столь ответственную минуту…

— У кого из солдат поднимется рука на священную особу государя?

— О-о-о! Ваше сиятельство!..

— Оставьте, судари… Все то, что говорит фельдмаршал, все сие есть прекрасно… Но я… Я не доверяю императрице. Она может меня оскорбить.

Кругом стояли придворные и гости, и каждый теперь считал себя вправе подавать советы государю. Прусский посол Гольц говорил, что надо скакать в Нарву к войскам, там собранным для похода в Данию, и идти с ними на Петербург.

— Только не сидеть здесь, в ловушке, Ваше Величество.

Этот совет понравился государю. Тут же на парапете набережной фонтанного канала он написал главноприсутствующему в Ямской канцелярии генерал-поручику Овцыну приказ о немедленной доставке к Петергофу пятидесяти ямских лошадей и подготовке Нарвского тракта для императорского проезда. Но все это вдруг утомило государя. Он вспомнил, что он еще ничего с утра не ел. На лужайке у фонтанного канала были постланы скатерти-самобранки и был приготовлен завтрак im griinem[38].