Императрицы

— Подвиг — это риск… Риск жизнью, — сказал Иван Григорьевич Чернышев. — Вот тебе пример. При Петре Ноликом это было. Перед замирением со шведами наш галерный флот ходил к шведским берегам, и случилось ему проходить в шхерах мимо одного острова, весьма опасным мостом. К государю Петру Великому провели тутошнего крестьянина, о котором сказывали, что он многократно в тех мостах хаживал. Государь спрашивает его, знает ли он места и может ли провести флот его?.. Мужик говорит, что хаживать он хаживал, и места те знает, а точно взять на себя этого не может. Государь сказал ему: «Так поди же и проведи меня. Ежели проведешь, я награжу тебя, и ты благополучен будешь. Если же с флотом моим сделается какое несчастие, то не гневайся — велю тебя повесить». Мужик провел флот благополучно. Государь пожаловал ему весь тот остров, мимо которого они проходили, в вечное и потомственное владение, и ныне наследники сего крестьянина на том острове господствуют. Что же, сие не подвиг?..

— Нет… Никак не подвиг.

— Так ведь, Алехан!.. Не зря же его государь наградил? Мужик тот жизнью рисковал.

— Жизнью?.. Государь наградил?.. Нет, совсем не подвиг.

— Вот упрямый, — сказал Воронцов. — А ты знаешь, почему Васильевский остров назван Васильевским?

— Ну?..

— Когда шведский флот стоял в невских устьях, морской офицер Василий Корчмин добровольно сам-друг на лодке обошел мимо сего острова и привез государю известие о положении шведского флота. С того его именем и назвали оный остров Васильевским. Ты понимаешь, Алехан, если там мужик по принуждению, из страха смерти подвиг совершил, то тут Корчмин добровольно на жизненный риск пошел, и оное уже и ты признать должен подвигом.

— Нет, не подвиг.

— Вот ведь какой упрямый, — сказал Алексей Разумовский. — Ось подивиться!.. В огороде бузина — в Киеве дядька. Что же, по-твоему-то, подвиг?

— Подвиг, когда кто для государыни, для родины не токмо жизнью, но и большим, чем жизнь, рискует и отдает…

— Что же есть большее, чем жизнь? — сказал Алексей Разумовский.

— Что жизнь?.. Игрушка! Не мы ее взяли себе, и не нами она отдается. Она в руках Господних. Какой где риск, когда сказано: «Ни один волос не падет с головы вашей без воли Божией»?.. Но есть иное… большее, чем жизнь, и что нами, лично нами, может быть, отцами нашими, целыми поколениями честных предков, целыми веками приобреталось… И вот это-то!.. Честь!..

Алехан оборвал свою речь и, порывисто схватив золотой бокал, выпил его до дна. Кругом молчали. У каждого в мыслях было: Ропша и страшное шестое июля 1762 года. Алексей Разумовский смотрел в землю и казался смущенным. Григорий Орлов глядел мимо братнего лица в окно, за которым весеннее утро заканчивало короткую ночь.

— Ф-фа!.. Сладость какая!.. Нет ли чего у тебя, Алексей Григорьевич, покрепче? Вот это-то… Когда честь… Свое честное имя… и потом про тебя праздные люди… Фарисеи будут говорить… Твое имя трепать станут, пересуживать… Поносить… История постановит над тобою суровый и неправый свой приговор… А ты вот на все сие пошел… Для ради нее, государыни… Родины… России… — вот сие и есть подвиг… Преданность. Бес-пре-дельная преданность, — повышая голос, говорил Алехан. — То есть которой уже нет ни в чем предела. Скажем… женщину… ребенка… обмануть… загубить… если то ей… государству нужно… Даже, скажем, люди скажут — подлость… А на деле — подвиг!

— Того не может быть, — хмуро глядя в сторону, сказал Кирилл Разумовский. — Как может быть такое, чтобы ей подлость понадобилась?

— Я знаю, — значительно и с силою сказал Алехан, обращаясь к Разумовскому, — ты ее любишь… По-настоящему, как я… Как брат твой, Алексей Григорьевич… Он, Григорий?.. Нет… Он много подвигов совершал, но он себя помнит… Себя при том забыть не может. А я говорю, чтобы себя забыть… Навсегда… и после смерти на тебе от того тень… А, между прочим, это и был твой подвиг.

Алехан как-то вдруг, быстро застегнул кафтан и стал прощаться.

— Судари… Пора… Я, чаю, вельбот давно меня ожидает. Пора в море.

— Вот как я понимаю подвиг… Все… Все… Честь… Имя… Я червь, ничто… все ей… все!.. Все!! Все!!!

— Постой, чудак человек, как же так?.. Посидеть надо… Отвальную распить… Гей, люди!.. Вина!..

Алексей Разумовский с полным кубком пенного вина подошел к Алехану.

— Ты… сие… Ты сие хорошо сказал. Верно… Именно все… Ото всего для нее отказаться… и от того, что было… и что есть и что будет… Но только, друг мой, и сие не подвиг, ось подивиться!..

— Как и сие не подвиг?..

— Да не подвиг… Сие есть наш долг… Верноподданных… и дай, милый Алехан, почеломкаемся. Славный, хороший ты человек.

Вся компания поехала провожать Орлова до вельбота. На пристани Алексей Григорьевич Разумовский отвел Алехана в сторону и, пожимая ему руку, сказал:

— Так помнишь, о чем я намедни просил тебя? Не забудь! Я повторю.

— Заметано.

— Заметано, сие точно, а я все-таки напомню. Как будешь ты в Митаве, а, может быть, они уже в Киле, так и в Киле навести ты моих племянниц — Дараган. Запомнишь?

— Ну, как можно забыть!.. С конногвардейцем Дараганом давнишние приятели и камер-юнкера хорошо знаю. Говорю — заметано.