Императрицы

«Ежели Великий князь, — то есть Петр II, — без наследников преставится, то имеет по нем цесаревна Анна со своими десцендентами, по ней цесаревна Елизавета и ея десценденты, а потом Великая княжна, то есть Наталия Алексеевна и ея десценденты наследовать, однако ж мужеска полу наследники перед женским предпочтены быть имеют. Однако ж никто никогда Российским престолом владеть не может, который не греческого закона или кто уже другую корону имеет…»

Как изволите видеть, все так, да не так, как в странных ваших документах написано.

— Видела, пани, как ясно, пэвне и докладне пишет в своем тестаменте императрица Елизавета Петровна…

«Княжна Елизавета… Великая княжна… Елизавета, моя дочь… Елизавета вторая… Елизавета, моя единственная дочь… Елизавета Петровна…»

— Кто же это такая, позвольте спросить?.. — воскликнула совсем уж громко Маргарита Сергеевна и встала из-за стола.

Поляк тщательно сложил бумаги, уложил их в портфель и, вставая против Ранцевой и низко ей кланяясь, сказал с силою:

— Чи ж бы пани не знала?.. Чи ж бы не домыслилась?.. Одна из ей выхованэк есть ксенжничка Елизавета Пиотровна Тараканова, дось храбьего Разумовского и цесажовэй Елизаветы Пиотровны — о то, о ким есть мова в тестаменте.

Кровь ударила в утомленное, бледное лицо Маргариты Сергеевны.

— Ах!.. Вот оно что!.. Не первый раз слышу… Но почему она тогда в тестаменте названа Елизаветой Петровной?.. Разумовского звали Алексеем… Алексеем Григорьевичем… И он был православный. Его дочери, буде таковая у него была бы, надлежало бы быть Елизаветой Алексеевной…

Маргарите Сергеевне показалось, что поляк как будто смутился, но он сейчас же нашелся.

— То могла быть помылка… Ошибка переписчика… То не есть важно.

— Нет, сударь, — с громадным достоинством и силою сказала Маргарита Сергеевна. — Мало вы меня знали, что так прямо и явились ко мне со своими льстивыми словами и лживыми документами. Это что же?.. Заговор?.. Заговор против государыни императрицы?.. Тут есть резидент российский, и я завтра же пойду к нему и скажу ему все… Все!.. Я буду искать защиты от злостных происков иностранной державы против нашей государыни… И я найду защиту и правду там, а не у вас, в ваших фальшивых документах…

— Как пани себе желает, — низко кланяясь, сказал поляк.

— Да, я так желаю… Мне так угодно… Я знаю… Вы думали, что можно купить меня… Воспитательница императрицы всероссийской!.. Конечно — ей первое место… Сударь — как жестоко вы ошиблись… Я — Ранцева!.. Я дочь солдата и сестра солдата… Купить меня нельзя… В 1741 году какое могло быть и мое и моего брата положение?.. А я уехала… Совершила все, что считала нужным, и уехала от почестей и почета… Оставьте меня со своими документами в покое, да лучше будет, если и сами вы исчезнете подальше… Я не могу вас сейчас тут же на месте арестовать, но вот скоро, завтра, послезавтра придет сюда эскадра российская, и с нею граф Орлов. Он не задумается поступить с вами так, как это нужно… Не гневайтесь на меня, но долг свой я знаю и исполню его до конца, ничего и никого не боясь…

— Как вельможна пани себе желает, — быстро проговорил поляк, пятясь к дверям от грозно и гневно наступавшей на него Маргариты Сергеевны.

Он открыл дверь и, шагнув через спящую крепким сном Каролину, проворно сбежал с лестницы.

Маргарита Сергеевна не преследовала его. Она подошла к столу, бессильно опустилась в кресло, оперлась на ладони головою и глубоко задумалась…

Открыть окно!.. На весь город закричать «караул»!.. Сказать государево «слово и дело»…

Чужой был город, и не было в нем хожалых, кого могла бы вызвать она своим безумным криком.

Свечи нагорели, и воняло сальным чадом. Тускло светилось синеватое пламя с кривых и длинных черно-красных фитилей.

Маргарита Сергеевна вспоминала тот страшный ноябрьский вечер 1741 года, когда в мороз пришла она с разведки из казарм в низкую горницу цесаревны в ее Летнем доме. Она рассказывала, что в предвидении чего-то страшного тогда по городу «привидения казались»… Рейтары Конного полка отказывались стоять у гробницы Анны Иоанновны — призрак государыни ходил по собору…

Казалось, что и сейчас в тишине кильской ночи в ее комнате таинственные и страшные шепоты раздавались по углам. Потревоженные тени Петра Великого, Екатерины I и Елизаветы Петровны пришли сюда свидетельствовать о чем-то страшном, говорить о залитом многою кровью алтаре отечества Российского…