Империализм как высшая стадия «восточного деспотизма»

В этот момент другая грань аграрного государства, могущественных полиэтнических теллурократий, которая традиционно сильнее всего поражает современников и приковывает наибольшее внимание историков, — имперский экспансионизм — натыкается на «самонадеянное» противодействие. Сухопутная империя Востока, наиболее законченная формация аграрного государства, вступает в исторический поединок с колониальным порождением свободного мира и парадоксально, как кажется восточным «сыновьям Небес» и «Повелителям Вселенной», проигрывают, уступая место торжествующей талассократии.

Империя Запада триумфально побеждает империю Востока, но сама сущность империи, основанная на неравноправии метрополии и колоний, обрекает построившее его государство на отчаянную защиту своих необъятных владений, сопряжённое с расширением военного аппарата и бюрократической службы и растратой жизненных сил наций на постоянные войны с бросающими вызов «челленджерами». «Империи…, — заключает блестящий Альбер Камю, — рождаются под солнцем смерти».

Империя для наций, носителей «группового деспотизма»[141], является столь же соблазнительной психоэмоциональной субстанцией, как власть — для её правителей. Империя гнетёт подчинённую периферию и угрожает соседним цивилизациям так же, как это делает деспот в отношении подданных своей державы и окружающих её государств. Однако обладание властью, как свидетельствует мировая история, влечёт постоянный страх насильственной смерти, невозможность привязываться к кому-либо, посвящать себя любимому делу, рождает болезненное ощущение ответственности за судьбы миллионов. Но, несмотря на несомые ей страдания, она сохраняет иррациональную, сакраментальную притягательность для её верных жрецов, заставляя всё новые поколения честолюбцев и авантюристов старательно карабкаться по кадаврам своих оппонентов на вершину социальной иерархии. Оказываясь на её вершине, опьянённые собственной властью претенциозные владыки бросают вызов богам, не только веря, но и открыто объявляя о своём божественном происхождении. Ении, нащупывая пределы своей власти, устраивая массовые казни, подобно Нерону, Калигуле, Чезаре Борджиа, Ричарду III.

Чаще всего жаждут власти индивиды с явным физическим дефектом, внушающим им чувство неуверенности. Только своей чрезвычайной, исторической значимостью поселившиеся на вершине властной пирамиды пигмеи, наделённые властью распоряжаться человеческими жизнями, пытаются затмить свою физическую и моральную ничтожность. Как отмечает Ю. Семёнов, неслучайно, что большинство великих завоевателей имели небольшой рост. Нации перенимают болезнь своих вождей, бегая в вертящемся колесе постоянных военных кампаний. Они иррационально, контринтуитивно, сумасбродно стремятся к покорению чужих народов, оказываясь в плену шовинисткой химеры собственной богоизбранности, самости, к утверждению своей гегемонии, уже существующей в космосе имперского мифа, и в реальном мире. Психологическая детерминанта империализма — коллективное чувство собственной неполноценности, обусловленное низкими доходами и вызванным этим недостаточным уровнем национальной культуры. «Именно среди бедных народов, — констатирует Клод Гельвеций, — создаются неутомимые армии, изменяющие судьбу империй». Вместо того, чтобы объявить войну деспотическому режиму, который является ключевым препятствием на пути поступательного развития экономики и гражданского сознания, нации пытаются компенсировать «ущербность» своего состояния покорением других народов.

Именно размеры империй, количество покорённых наций становятся предметом гордости для завоевателей и их подданных, восхваляющих своего государя[142] Империи, упоённые властью над покорёнными народами, подобно их деспотам, в нарциссическом чаде плодящим гекатомбы жертв, не осознают, что их поразил «гюбрис» — роковое высокомерие, желание играть роль богов на земле. За него реальные боги насылают на возгордившихся «немезис» — трагическое возмездие, влекущее упадок империи и её гибель[143].

До 20-ых годов XXI века формально дожила только одна «империя» — Япония. Однако под тогой «имперскости» скрывается типичная конституционная монархия западного типа. Современные государства редко провозглашают себя империями, опасаясь репутационных издержек. «Империя» стала столь же неприличной, ассоциирующейся с насилием и военными преступлениями формой, как «абсолютная монархия», деспотизм. Изжиты империи, но не изжит империализм. Обострившиеся локальные конфликты имеют своим корнем стремление народов, «обделённых» при утверждении нового миропорядка, «переиграть» сложившуюся систему международных отношений так, чтобы занять «приличествующее» им место в строящемся новом мире. Итоги нового передела «темны и непонятны», как и судьба реликтов империализма, запустившего его очередной виток.

Библиография

Аджемоглу Д., Робинсон Д. А. Почему одни страны богатые, а другие — бедные: происхождение власти, богатства и нищеты. М.: АСТ, 2024