Империй. Люструм. Диктатор

— Нет, — ответил Цицерон, — они не сделают ни того ни другого. Отправиться к Крассу и рассказать ему о произошедшем — все равно что подписать себе смертный приговор. Красс ни за что не оставит столь опасных свидетелей в живых. Бегство приведет к тому же самому, разве что убийцы будут искать их чуть дольше. — (Мячик неустанно перелетал из одной руки в другую.) — Кроме того, преступление еще не свершилось. Дачу взятки и без того трудно доказать, а если голосования не было, это и вовсе невозможно. Красс и сенат просто посмеются над нами. Нет, разумнее всего сейчас не трогать их. Так мы по крайней мере знаем, где их найти в случае неудачи на выборах. — Цицерон высоко подбросил мячик и поймал его, быстро подставив руку. — Хотя в одном ты прав, братец…

— Вот как? — едко переспросил Квинт. — До чего ты добр!

— Действия Красса никак не связаны с его враждебностью ко мне. Он не стал бы тратить такие огромные деньги лишь для того, чтобы разбить мои мечты. Этот человек готов вложить восемь миллионов лишь в том случае, если надеется на гораздо большую выгоду. Так что же у него на уме? Признаюсь, даже я в растерянности. — Некоторое время Цицерон молча смотрел в стену, а затем перевел взгляд на меня. — Тирон, ты ведь хорошо ладил с молодым Целием Руфом?

Я вспомнил сомнительные поручения, которые мне приходилось выполнять для этого парня: как я был вынужден врать, чтобы вызволять его из неприятных ситуаций, как он украл мои сбережения и уговорил ничего не рассказывать Цицерону.

— В общем-то, да, сенатор, — уклончиво ответил я.

— Завтра же утром поговори с ним. Постарайся осторожно и ненавязчиво выведать то, что поможет нам разгадать намерения Красса. Парень должен что-нибудь знать, ведь они живут под одной крышей.

В ту ночь я долго лежал без сна, осмысливая события минувшего дня, а Цицерон, похоже, не спал вообще. Я слышал, как он меряет шагами свою спальню, овладевшее им напряжение буквально просачивалось сквозь доски пола, попадая в мою каморку. Наконец пришли сны, но неспокойные и полные зловещих предчувствий.

На следующее утро, предоставив Лаврее разбираться с посетителями Цицерона, я вышел на улицу и отправился к дому Красса, от которого нас отделяло около мили. Стояло июльское утро, солнце еще не успело взойти, но жара, которая должна была залить городские улицы через пару часов, уже ощущалась. «Хорошая погода для выборов!» — подумал я и почувствовал, как меня охватило знакомое возбуждение. Со стороны форума доносились звуки пил и молотков. Там заканчивалось сооружение помостов и оград вокруг храма Кастора, ведь именно в этот день народ должен был высказаться по поводу закона против взяток. Я прошел позади храма и задержался, чтобы напиться прохладной воды из фонтана.

Я понятия не имел, что скажу Целию, ведь я самый неумелый лжец в мире. Наверное, стоило попросить совета у Цицерона, но было уже слишком поздно. Поэтому я стал подниматься по склону Палатинского холма. Привратнику я сказал, что у меня срочное послание для Целия Руфа. Он предложил мне войти, но я отказался. Когда привратник отправился искать Целия, я перешел на противоположную сторону улицы и стал ждать, стараясь привлекать к себе как можно меньше внимания.

Дом Красса напоминал своего хозяина тем, что имел очень скромную наружность, хотя, как я слышал, эта внешняя сторона была обманчивой и внутри становилось понятно, что дом огромен. Дверь была темной, низкой и узкой, но при этом весьма крепкой, а по обе стороны от нее располагались небольшие зарешеченные оконца. По облупившимся стенам цвета охры взбирались побеги плюща. Черепичная крыша тоже была старой, а по бокам, там, где плитки выступали за ее пределы, их края почернели и растрескались, напоминая ряд гнилых зубов. Так мог бы выглядеть дом не очень преуспевающего денежного воротилы или чрезмерно занятого землевладельца, который изрядно запустил свое городское жилище. Полагаю, Красс как бы хотел сказать: «Я настолько богат, что внешний лоск не имеет значения для меня». Разумеется, такой дом, расположенный на улице миллионеров, лишь привлекал внимание к своему хозяину с его богатством, и в показном отсутствии безвкусной роскоши было что-то… безвкусное.

Маленькая темная дверь то и дело открывалась и закрывалась, впуская и выпуская посетителей, и напоминала вход в осиное гнездо, возле которого кипит работа. Я не знал никого, но вот из дома вышел Юлий Цезарь. Не заметив меня, он зашагал вниз, по направлению к форуму. За ним следовал его письмоводитель с коробкой для свитков. Вскоре после этого дверь вновь распахнулась, и появился Целий. Он остановился на пороге, приставил ладонь козырьком к глазам и направился в мою сторону.

Я сразу понял, что он, как обычно, шлялся всю ночь и теперь, разбуженный, находился не в лучшем расположении духа. Его красивый подбородок покрывала густая щетина, он то и дело сплевывал, — видимо, вкус у него во рту казался ему отвратительным.