Империй. Люструм. Диктатор

— Соберись, Тирон, — приободрил меня Цицерон. По мере того как он слушал наши препирательства, замысел Целия нравился ему все больше. — Не будет ни пыток, ни суда — я позабочусь об этом. Если тебя поймают, я договорюсь о твоем освобождении и заплачу любой выкуп, лишь бы только увидеть тебя здоровым и невредимым. — Он взял мою руку в обе свои (знаменитый «двойной захват» Цицерона) и проникновенно заглянул мне в глаза. — Ты для меня не столько раб, сколько мой второй брат, Тирон, и ты стал им еще тогда, когда мы, сидя рядом, изучали философию. В Афинах. Помнишь те времена? Мы должны был поговорить о твоей свободе уже давно, но все время что-то мешало. Так вот, я говорю это сейчас, и пусть Целий будет свидетелем: я собираюсь подарить тебе свободу. Тогда ты сможешь наслаждаться простой и спокойной жизнью в деревне, о которой ты давно мечтал. Ты заслужил не только это, но и гораздо большее. Представляю тот день, когда я приеду в твою маленькую усадьбу, мы сядем в твоем саду, будем смотреть, как солнце садится за далекую оливковую рощу или за виноградники, и вспоминать великие приключения, через которые прошли рука об руку.

Цицерон отпустил мою руку, а перед моими глазами в знойном июньском мареве еще несколько секунд трепетала нарисованная им чудесная картина. Затем он оживился и вновь заговорил:

— Не подумай, что я ставлю тебе условие или пытаюсь умаслить тебя. Я выполню свое обещание в любом случае — и если ты согласишься на предложение Целия, и если откажешься. Повторяю, ты давно это заслужил. Я никогда не позволил бы себе отдать приказ, выполнение которого грозит тебе опасностью. Но ты знаешь, как плохи сейчас мои дела. Так что думай и решай.

Такими были его слова. Разве мог я забыть их даже спустя десятилетия?

XVII

Встреча была назначена на вечер, и мы не имели права терять времени. Когда солнце скрылось за гребнем Эсквилина, а я уже во второй раз за день вскарабкался по склону Палатинского холма, в моей душе зародилось неприятное предчувствие. Казалось, я направляюсь прямиком в расставленную для меня ловушку. Как мог я — вернее, Цицерон — быть уверен в том, что Целий не переметнулся на сторону Красса? И разве слово «верность» не звучало нелепо по отношению ко всему, что происходило в общественной жизни Рима? Однако ничего поделать было уже нельзя. Мой юный спутник вел меня по узкой аллее к задней стене дома Красса. Он отодвинул в сторону густой занавес вьющегося по ней плюща, за которым обнаружилась маленькая, обитая ржавым железом дверь, выглядевшая так, будто ее не открывали много лет. Но от сильного удара плечом, нанесенного Целием, она отворилась, и через секунду мы очутились в пустой кладовке.

Как и жилище Катилины, дом был очень старым и на протяжении веков расширялся за счет многочисленных пристроек, поэтому скоро я перестал понимать, где мы, шагая по темным коридорам, где гуляли сквозняки. Всем было известно, что Крассу служит множество искусных рабов, поэтому сама мысль о том, что мы незамеченными доберемся до нужного места, казалась невероятной. Но, похоже, Целий, изучая судопроизводство в Риме, усвоил по крайней мере одну премудрость: как незаметно проникнуть в чужой дом и выскользнуть из него. Мы прошли через внутренний дворик и затаились в прихожей, пережидая, когда пройдет внезапно появившаяся служанка, а потом вступили в большую пустую комнату, стены которой были увешаны шпалерами из Вавилона и Коринфа. В середине комнаты было около двадцати позолоченных стульев, расставленных полукругом, а вдоль стен — множество зажженных ламп и свечей. Целий взял одну из ламп, пересек комнату и приподнял край одной из тяжелых шерстяных шпалер, на которой была изображена Диана, пронзающая копьем оленя. Позади шпалеры находилась ниша — в таких обычно ставят статуи. Там мог поместиться человек, и оставалось еще немного места для лампы. Я вошел в нишу очень своевременно: тут же послышались мужские голоса, и с каждой секундой они становились все громче. Целий поднес палец к губам, подмигнул мне и осторожно опустил край шерстяного ковра. Вскоре звук его торопливых шагов затих в отдалении, и я остался один.

Поначалу мне показалось, что я ослеп, но постепенно глаза привыкли к слабому свету масляной лампы, стоявшей позади меня. Присмотревшись к задней части шпалер, я обнаружил, что в толстой ткани имеется несколько маленьких отверстий, сквозь которые можно было видеть всю комнату. Я вновь услышал шаги, а затем увидел розовую морщинистую лысину. Сразу же после этого раздался голос Красса, такой громкий, что я чуть было не рванулся вперед и не выдал своего присутствия. Красс радушно пригласил гостей войти, а затем отодвинулся в сторону, и я увидел других мужчин. Тут были Катилина, размахивавший руками в такт своим шагам, Гибрида с его физиономией запойного пьяницы, прилизанный и щегольски одетый Цезарь, безупречный Лентул Сура, герой дня Муций и взяткодатели. Все они, похоже, находились в отличном расположении духа, оживленно болтали, шутили, и Крассу даже пришлось хлопнуть в ладоши, чтобы воцарилась тишина.