Империй. Люструм. Диктатор

Итак, с Гибридой все было улажено. Осталось только переговорить с нужными сенаторами, чем Цицерон и занимался до дневного заседания, пока авгуры изучали ауспиции. К этому времени город заполнили слухи о нападении бунтовщиков на город и их намерении убить главных магистратов. Катула, Исаврика, Гортензия, братьев Лукуллов, Силана, Мурену и даже Катона, которого вместе с Непотом избрали трибуном, — всех отозвали в сторонку, а затем шепотом объяснили им, в чем дело. В такие минуты Цицерон больше всего походил на торговца коврами в разгар базарного дня: то смотрит через плечо покупателя, то оглядывается и шевелит руками в ожидании заключения сделки. Цезарь наблюдал за ним издали, а я, в свою очередь, наблюдал за Цезарем. По его лицу ничего нельзя было понять. Катилина нигде не показывался.

Когда сенаторы прошли на заседание, Цицерон занял свое обычное место — на краю первой скамьи ближайшей к консульскому возвышению. Он всегда сидел там, когда не вел заседание. Рядом расположился Катул. С этой точки при помощи кивков головы, жестов и шепота Цицерону, как правило, удавалось управлять ходом заседания даже в те месяцы, когда он не был председательствующим консулом. Надо сказать, на Гибриду вполне можно было положиться, если только ему заранее сообщали, что́ говорить в течение дня. Широкоплечий, с откинутой назад благородной головой, он торжественно объявил своим пропитым голосом, что за ночь обстановка в стране серьезно изменилась, а затем вызвал Квинта Аррия.

Аррий нечасто выступал в сенате, но, когда говорил, его слушали с уважением. Не знаю почему. Может быть, нелепое произношение сообщало его словам дополнительную правдивость. Он встал и подробно рассказал, что именно видел в провинции: вооруженные шайки, набранные Манлием, собираются в Этрурии, их численность скоро может достигнуть десяти тысяч человек; ближайшая цель, как ему стало ясно, — Пренесте; безопасность самого Рима находится под угрозой; подобные же восстания хотят поднять в Апулии и Капуе.

К тому времени, как он вернулся на место, в зале начался переполох. Гибрида поблагодарил Аррия и вызвал Красса, Марцелла и Сципиона, чтобы те зачитали полученные прошлым вечером письма. Остальные письма он отдал писцам, которые раздали их тем, чьи имена значились сверху. Первым встал Красс. Он рассказал о таинственных предупреждениях, о том, как он немедленно направился вместе с остальными к Цицерону. Затем зачитал свое письмо твердым, ясным голосом: «Время разговоров прошло. Наступило время действий. Замысел Катилины созрел. Он предупреждает тебя, что в Риме прольются реки крови. Тайно уезжай из города… Когда можно будет вернуться, с тобой свяжутся».

Вы можете себе представить воздействие этих слов, торжественно произнесенных Крассом, а затем, с ощутимой тревогой, Сципионом и Марцеллом? Потрясение оказалось еще более сильным потому, что все знали: Красс дважды поддерживал Катилину на консульских выборах. В зале поднялся шум, и кто-то громко закричал: «Где он?» Крик подхватили, поднялась суматоха. Цицерон быстро прошептал что-то на ухо Катулу. Старый патриций встал:

— В связи с ужасными новостями, которые мы только что получили, и в соответствии с древними законами я предлагаю передать консулам всю полноту власти для защиты отечества, как предусмотрено законом о чрезвычайном положении. Это включает среди прочего право управлять войсками и вести военные действия, использовать неограниченную силу в отношении врагов и жителей восставших городов, а также быть верховным военачальником и гражданским правителем как внутри республики, так и за рубежами нашей страны.

— Квинт Литаций Катул предложил ввести чрезвычайное положение, — провозгласил Гибрида. — Кто-то против?

Все головы повернулись в сторону Цезаря, еще и потому, что законность чрезвычайного положения была одним из основных вопросов, когда выдвигались обвинения против Рабирия. Однако Цезарь, впервые на моей памяти, был совершенно потрясен происходящим. Он нарочито не обменялся ни одним словом с Крассом и даже не смотрел в его сторону, что было очень странно: обычно они держались вместе. Я решил, что Цезаря поразило неожиданное предательство Красса. Он не двигался и молча смотрел перед собой, напоминая свои бюсты с пустыми мраморными глазами, которые теперь можно увидеть в любом публичном здании республики.

— Если все за, — сказал Гибрида, — предложение принимается, и я передаю слово Марку Туллию Цицерону.

Только теперь хозяин встал под одобрительный шум тех сенаторов, которые еще две недели назад издевались над ним за склонность бить тревогу.