Империй. Люструм. Диктатор

— Но у нас нет времени ждать, пока Помпей и его войско совершат переход в тысячу миль. Нас, как свиней, зарежут в постелях задолго до того, как он появится.

— Это ты так говоришь, а Катилина клянется, что не хочет причинить вред республике, и настаивает на том, что не имеет отношения к этим письмам.

— А ты что, говорил с ним?

— Он подошел ко мне сразу после того, как ты покинул сенат. Чтобы доказать свои мирные намерения, Катилина выразил готовность сдаться мне в плен на любой срок.

— Вот проходимец! Надеюсь, ты немедленно выгнал его?

— Нет, я привел его сюда, чтобы ты мог с ним переговорить.

— Сюда? Он что, в моем доме?

— Нет. Ждет на улице. Думаю, тебе надо с ним поговорить. Он один и без оружия. Я ручаюсь за него.

— Даже если это так, зачем мне с ним разговаривать?

— Он — Сергий, консул. Происходит по прямой линии от троянцев, — холодно сказал Целер. — Уже поэтому он заслуживает уважения.

Цицерон посмотрел на братьев Секст. Тит пожал плечами:

— Если он один, консул, мы с ним справимся.

— Тогда приведи его, Целер, — сказал Цицерон. — Я выслушаю его. Но я твердо уверен, что мы зря теряем время.

Я был в ужасе от того, что Цицерон идет на такой риск, и, пока Целер ходил за Катилиной, попытался переубедить консула. Но он резко оборвал меня:

— Это будет доказательством моей доброй воли — я сообщу в сенате, что согласился встретиться с этим разбойником. Да и потом, кто знает? Может быть, он пришел извиниться.

Хозяин натянуто улыбнулся, и я понял, что неожиданный приход Катилины сильно озадачил его. Что до меня, я чувствовал себя заранее приговоренным участником игр, в тот миг, когда тигр выходит на арену, — а именно так Катилина вошел в комнату, дикий и настороженный, полный плохо скрываемой ярости; я боялся, что он вцепится Цицерону в горло. Братья Сексты близко подошли к нему и встали по бокам, когда он остановился в двух шагах от Цицерона. Катилина поднял руку в издевательском приветствии.

— Консул!

— Скажи, что хотел, и убирайся.

— Я слышал, что ты опять распространяешь обо мне ложь.

— Ну, вот видишь, — сказал Цицерон, оборачиваясь к Целеру. — Что я говорил? Все это бесполезно.

— Просто выслушай его, — произнес Целер.

— Ложь, — повторил Катилина. — Я ничего не знаю о тех письмах, которые якобы распространил вчера. Я был бы законченным глупцом, если бы разносил подобные послания по всему городу.

— Я готов поверить, что лично ты их не разносил, — ответил Цицерон. — Но вокруг тебя достаточно дураков, готовых это сделать.

— Ерунда. Это очевидная подделка. Знаешь, что я думаю? Я думаю, что ты сам написал эти письма.

— Лучше обрати свое подозрение на Красса — именно он использует их, чтобы предать тебя.

— Лысая Голова ведет собственную игру, как, впрочем, и всегда.

— А шайки в Этрурии? Они тоже не имеют к тебе никакого отношения?

— Это нищие, несчастные негодяи, доведенные до ручки ростовщиками, и я сочувствую им, но не я их предводитель. Предлагаю тебе то же, что предложил Целеру. Я сдаюсь на твою милость и готов жить в этом доме, где ты и твои телохранители сможете следить за мной, пока ты не убедишься, что я невиновен.

— Не предложение, а издевательство чистой воды. Если я не чувствую себя в безопасности, живя в одном городе с тобой, как, по-твоему, я буду чувствовать себя, если мы станем жить под одной крышей?

— Выходит, я ничего не могу сделать, чтобы удовлетворить тебя?

— Можешь. Исчезни из Рима и из Италии. Исчезни совсем. Отправляйся в изгнание и никогда не возвращайся.

Глаза Катилины заблестели, а руки сжались в кулаки.

— Моим первым предком был Сергест, соратник Энея, основателя нашего города, и у тебя хватает наглости отправлять меня в изгнание?

— Прекрати кормить меня семейными преданиями. Я делаю тебе серьезное предложение. Если ты отправишься в изгнание, я сделаю так, что с твоей семьей ничего не случится. Твои сыновья не будут стыдиться приговоренного отца — а ведь тебя обязательно приговорят, Катилина, можешь не сомневаться. Кроме того, ты избавишься от кредиторов. Что, по-моему, для тебя тоже немаловажно.

— А как же мои друзья? Сколько им еще мучиться под твоей диктатурой?

— Моя диктатура, как ты это называешь, существует только для того, чтобы защитить страну от тебя. Как только ты исчезнешь, она больше не понадобится, и я с радостью предложу всем начать с чистого листа. Добровольное изгнание — это благородный поступок, Катилина, достойный твоих предков, о которых ты столько говоришь.