Империй. Люструм. Диктатор

— Некоторые жители говорят о том, что ты намеренно преувеличиваешь опасность, — предупредил он своего друга.

— И зачем мне это надо? Они считают, что мне доставляет удовольствие превратить Рим в тюрьму, в которой я оказываюсь самым охраняемым пленником?

— Нет, но они считают, что Катилина стал для тебя навязчивой мыслью и ты оторвался от действительности, что твой страх за собственную жизнь делает жизнь в городе невыносимой.

— И это все?

— Народ считает, что ты ведешь себя как диктатор.

— Правда?

— Люди также называют тебя трусом.

— Тогда пусть все они катятся в преисподнюю! — воскликнул Цицерон, и впервые в жизни я увидел, что его отношение к Аттику изменилось.

Он отказался продолжать разговор, односложно отвечая на все попытки Аттика возобновить беседу. Наконец его другу надоел этот холодный прием, он посмотрел на меня, в отчаянии закатил глаза и покинул дом.

Шестого ноября, поздним вечером, после того как ликторы ушли, Цицерон сидел с Теренцией и Квинтом в триклинии. Хозяин читал доклады италийских магистратов, а я подавал ему послания на подпись, как вдруг залаял Саргон. Все подпрыгнули от неожиданности: к тому времени тревога дошла до предела. Три телохранителя Цицерона мгновенно вскочили на ноги. Мы услышали, как открылась входная дверь, раздался взволнованный мужской голос, и неожиданно в комнату вошел бывший ученик Цицерона Целий Руф, впервые за многие месяцы. Это выглядело особенно удивительно по той причине, что в начале года он перешел на сторону Катилины. Квинт вскочил на ноги, готовый к борьбе.

— Руф, — спокойно сказал Цицерон. — Я думал, что ты стал для нас чужим.

— Для тебя я чужим никогда не буду.

Он сделал шаг вперед, но Квинт уперся ему рукой в грудь и остановил его. «Подними руки!» — приказал он и кивнул телохранителям. Руф испуганно поднял обе руки, и Тит Секст тщательно обыскал его.

— Думаю, он пришел вынюхивать, что делается у нас, — сказал Квинт, который никогда не любил Руфа и часто спрашивал меня, почему его брат мирился с присутствием этого забияки.

— Я пришел не вынюхивать, а предупредить. Катилина вернулся.

Цицерон ударил рукой по столу:

— Я так и знал! Опусти руки, Руф. Когда это произошло?

— Сегодня вечером.

— И где он сейчас?

— В доме Марка Леки, на улице кузнецов.

— Кто с ним?

— Сура, Цетег, Бестия — как обычно. Я только что оттуда.

— И что?

— На рассвете они тебя убьют.

Теренция зажала рот рукой.

— Как? — спросил Квинт.

— Два человека, Варгунтей и Корнелий, придут к тебе на рассвете, поклянутся тебе в верности и сообщат о том, что расстались с Катилиной. Они будут вооружены. Потом явятся еще несколько человек, чтобы разоружить твою охрану. Ты не должен их впускать.

— Мы их не впустим, — сказал Квинт.

— А ведь я бы впустил, — сознался Цицерон. — Сенатор и всадник, — конечно, впустил бы… И предложил бы им руку дружбы.

Казалось, он был удивлен тому, как близко подкралась беда, несмотря на все принятые меры.

— А откуда мы знаем, что этот парень не врет? — спросил Квинт. — Вдруг это обманный ход, чтобы отвлечь наше внимание от действительной угрозы.

— Слова Руфа в чем-то звучат здраво, — заметил Цицерон. — Ведь твоя верность постоянна, как флюгер.

— Это чистая правда.

— И тем не менее ты поддерживаешь их?

— Само предприятие — да, но не способы действия. Особенно после сегодняшнего.

— А что это за способы?

— Они договорились разделить Италию на военные области. Как только тебя убьют, Катилина отправится к войску заговорщиков в Этрурию. Некоторые кварталы Рима подожгут. На Палатине вырежут сенаторов, а затем городские ворота откроют перед Манлием и его шайкой.

— А Цезарь? Он знает об этом?

— Сегодня его там не было. Но мне кажется, что он посвящен в эти замыслы. Он очень тесно общается с Катилиной.

Это был первый раз, когда Цицерон получил сведения о замыслах Катилины, что называется, из первых рук. На его лице было написано отвращение. Он наклонил голову, потер виски костяшками пальцев и прошептал:

— Что же мне теперь делать?

— Мы должны вывести тебя из этого дома, сегодня же, — предложил Квинт. — И спрятать так, чтобы тебя не могли найти.

— Можно скрыться у Аттика, — предложил я.

— Туда они направятся в первую очередь. Единственный выход — убежать из Рима. Теренция и Марк могут уехать в Тускул, — покачал головой Цицерон.

— Я никуда не уеду, — отчеканила Теренция. — И ты тоже. Римляне могут уважать самых разных вождей, но никогда не будут уважать трусов. Это твой дом и дом твоего отца. Оставайся здесь, и пусть они попробуют что-нибудь сделать. Я бы так и поступила, будь я мужчиной.

Она посмотрела на Цицерона, и я испугался, что сейчас начнется перепалка, из тех, которые часто обрушивались на этот дом, подобно буре. Но Цицерон лишь кивнул.

— Ты права. Тирон, пошли записку Аттику и напиши, что нам срочно требуется подкрепление. И надо прочно запереть двери.

— А на крышу отнести сосуды с водой, — добавил Квинт. — На случай, если они попытаются выкурить нас отсюда.

— Я останусь и помогу вам, — заявил Руф.