Империи норманнов: Создатели Европы, завоеватели Азии

Это был не первый раз, когда Нормандия и Англия после 1066 года шли разными путями. Вильгельм Завоеватель передал герцогство в руки своего старшего сына Роберта Куртгёза, оставив Англию второму сыну – Вильгельму Руфусу. И хотя Генрих I в 1106 году снова объединил домены, герцогство стояло особняком и неоднократно поддерживало соперничающих членов королевской семьи, включая Вильгельма Клитона (сына Куртгёза) и Генриха Сына императрицы (так поначалу именовали Генриха II). Но теперь в Руане правил не какой-то соперничающий член англо-нормандской королевской семьи, а король Франции. Вероятность того, что Англия и Нормандия вновь окажутся в руках одного правителя, была в лучшем случае невелика. Еще больше осложняла ситуацию реакция на эти события по обе стороны Ла-Манша. И Иоанн, и Филипп теперь настаивали на абсолютной лояльности. Французский король лишил верных Иоанну баронов их владений в Нормандии, а Иоанн проделал то же самое с английскими землями тех, кто принял сторону Филиппа. Только влиятельному Уильяму Маршалу удалось избежать такой участи, но он заплатил за компромисс долгими годами, проведенными в политическом забвении{369}.

Свою роль в этом отчуждении сыграли также язык и культура. Хотя расселение после 1066 года привело к тому, что у английской правящей элиты появилось много общего с нормандской, но по мере того как роды пускали корни, начали проступать различия. Люди на северной стороне Ла-Манша стали считать себя англичанами, даже оставаясь в целом нормандцами в культурном и лингвистическом отношениях. К концу XII века мы начинаем наблюдать возрождение национальных стереотипов. В глазах французов (и нормандцев) такие аристократы, как Маршал или Роже де Ласи, давно стали местными. Это были не нормандцы-экспатрианты, а англичане – со всем соответствующим культурным багажом. Язык служил здесь как для разделения, так и для объединения. Хотя английские бароны продолжали изъясняться по-французски, их все более специфический англо-нормандский диалект вызывал во Франции насмешки. (Отсюда берет истоки долгая история парижского языкового высокомерия.) Нормандия и Англия все больше превращались в нации, разделенные общим языком[46].

Политические обстоятельства также способствовали тому, что разобщенность после 1204 года стала гораздо более серьезной, нежели в 1087 или 1150 годах, когда герцогство временно отделялось от английской короны из-за споров о престолонаследии, вызванных смертью Завоевателя, и из-за Анархии. После 1066 года большинство крупных аристократов владели землями по обе стороны Ла-Манша, и в их интересах было поддержание дружеских отношений между этими регионами. Однако со временем появилась тенденция к консолидации владений: семьи передавали нормандские и английские территории разным ветвям или продавали земли в одном регионе, чтобы вложить средства в другой. Такие тенденции особенно сильно проявлялись у средней и низшей аристократии. Ко времени правления Иоанна только крупнейшие бароны, например Уильям Маршал и Гуго де Ласи, продолжали владеть доменами по обе стороны пролива{370}. Теперь мало у кого оставался личный интерес в сохранении империи Завоевателя на материке и острове: многие считали, что это только мешает объединять усилия в одном направлении.

Таким образом, хотя виновником своих проблем стал сам Иоанн, они выявили более глубокие разногласия в Анжуйской империи. Отделить английские интересы от континентальных в начале XIII века оказалось не проще, чем в любое другое время в истории. Политические выгоды тянули Иоанна в противоположных направлениях. Честь требовала, чтобы он вернул утраченные владения, однако такие попытки неизбежно оказались бы непопулярными, особенно если бы не увенчались успехом (как в реальности и произошло). В результате Иоанн стал все больше полагаться на небольшую группу континентальных соратников, состоявшую из людей, которые много потеряли из-за действий Филиппа, – таких как Жерар д'Ате, Ангелар де Сигонье, Филип Марк и Пьер де Рош. Эти аристократы оставались всецело преданы Иоанну и стремились вернуть его (и свои) земли. Но если таким образом проблема лояльности как-то решалась, то внутренняя напряженность лишь обострялась. Большинство этих баронов было выходцами из Турени (области к югу от Нормандии), и их основной интерес заключался в восстановлении туренских доменов, а не самого герцогства, которое требовалось остальной англо-нормандской аристократии. Поэтому влияние этих «чужаков» вызывало глубокое возмущение в среде английской аристократии, усиливая стремление к частным интересам в ущерб государственным{371}.