Во второй половине XII в. верх одержали Плантагенеты, ведущие свой род от графов Анжу и Мэна. По наследству, в результате матримониальных союзов или в результате военных походов Генрих II и его сыновья получили контроль над значительными территориями от Ирландии до Пиренеев. К владениям англо-нормандского королевства добавились земли Анжуйского дома, огромное Аквитанское герцогство, а по другую сторону Ла-Манша — часть Шотландского королевства, Уэльс и Ирландия. Следуя римской традиции, подобно каролингским авторам восхвалявшим «расширение империи» (
Перед историками встает вопрос, каким образом следует охарактеризовать то безымянное территориальное объединение, которое долгие годы играло ведущую роль в Западной Европе и, как мы увидим дальше, представляло собой нечто большее, чем временный союз автономных княжеств. Длинная дискуссия, развернувшаяся вокруг терминов «Анжуйская империя» и «империя Плантагенетов»[332]
, до сих пор не окончена[333]. В 1970–1980 гг. критике подверглись английские историки, которые с конца XIX в. под очевидным влиянием колониального контекста использовали эти словосочетания, чтобы возвеличивать славное английское прошлое. Исследователи нового поколения указали на анахроничность подобных формулировок и выразили сомнение в том, что совокупность разрозненных территорий можно с полным основанием именовать империей. Подчеркивая отсутствие административной централизации, колонизационных процессов или желания установить гегемонию над подвластными народами, они предлагали другие термины для описания владения Плантагенетов: например, «доминионы» (Дж. Холт, Дж. Ле Патурель), «федерация» (У. Уоррен) и «пространство» (Р.-А. Ботье)[334]. Тем не менее Джон Гиллингем не побоялся в 1984 г. вновь ввести в употребление слово «империя». Его примеру последовали Мартен Орель и Фанни Мадлин, расширяя исходное значение термина[335]. Спор между сторонниками более строгого и более широкого и гибкого определения пока далек от завершения. Историографические баталии так и не привели к консенсусу, однако они способствовали накоплению знаний об империи Плантагенетов, что стало возможным благодаря обращению к поистине исключительному корпусу источников, появившемуся благодаря стремлению правителей зафиксировать в письменном виде и увековечить принятые решения. Он также был результатом развития административного аппарата и плодом интеллектуальной жизни, кипевшей при дворе и в связанных с ним монастырях, которые стимулировали создание исторических, художественных и морально-политических текстов.Вопрос об истоках империи Плантагенетов не может ограничиваться изучением политики и чаяний Генриха II. Его деятельность вписывается в завоевательную динамику, характеризующую правление его предшественников из Анжу и Нормандии.