Понсефот надолго закрыл глаза, что всегда было признаком его глубокой заинтересованности. Это значило, что в Форин оффис скоро помчится очередная зашифрованная депеша.
— Да? — глаза его снова открылись.
— Шеф общался с некоторыми лидерами гугушников…
— Кого?
— Гу-гу, — сказала Каролина, — так называют здесь сторонников реформы государственной службы; называют те, кто существующей системой вполне доволен. Гу-гу это сокращение слов «хорошее правительство», которые не вызывают восторга у мистера Рузвельта, как и у всех добропорядочных американцев. Я права, Блэз?
— Ты меня просто поражаешь, — не без зависти похвалил Блэз сестру.
— Гу-гу, — пробормотал Понсефот без восторга.
— Гугушники нападают на Рузвельта, потому что он креатура боссов, но любит рассуждать о реформах, хотя в душе он, как и сенатор Платт, против них. Когда начнется избирательная кампания, Шеф попытается извлечь из этого все, что только возможно.
— Мне кажется, — сказал Понсефот, — что губернатор Рузвельт простой солдат, которому чужда эта бурная политическая жизнь.
— Солдат! — громко расхохотался Блэз. — Да это политикан, которому выпала редкостная удача на Кубе.
— А как же славная победа над Испанией, для которой он…
— Да, он был ее архитектором, — сказал Блэз, и Каролина была изрядно удивлена тем, что брату известно о заговоре, который составили Рузвельт с Лоджем, совместно с Адамсами и капитаном Мэханом. — Но не солдатом. Подлинная история того, что произошло на Кубе, которую Шеф никогда не напечатает, не в том, как мы решительно разгромили испанцев, а как семьсот храбрых испанцев едва не разбили на голову почти шесть тысяч неумелых янки.
Понсефот смотрел на Блэза широко открытыми глазами.
— Я не читал ничего похожего на это ни в одной газете.
— И не прочитаете, — сказал Блэз. — Во всяком случае, в этой стране.
— Пока это не напечатаю я. — Каролину действительно подмывало проколоть этот громадный и все раздувающийся мыльный пузырь американского самодовольства и джингоизма.
— Ты никогда этого не сделаешь, — отрезал Блэз. — Потому что потеряешь тех немногих читателей, какие у тебя есть. Газетчики творят новости, лорд Понсефот.
— А заодно и империи? — к послу вернулась его профессиональная хватка.
— Одно вытекает из другого, если пришло время, — произнес Блэз равнодушным тоном, под стать Херсту, подумала Каролина.
— Придется пересмотреть карьеры Клайва[113]
и Родса[114], внимательно вчитываясь в «Таймс» того времени.— Карьера лорда Норта[115]
была бы более поучительной, — жестко сказал Блэз. Интересно, подумала Каролина, кто учил его истории; уж, конечно, не Херст. Подошел Плон, и лорд Понсефот поспешил удалиться.— Нашел богатую даму? — спросила Каролина.
— О, они — как это говорится по-английски? — слишком твердо стоят на земле. И не умеют поддерживать разговор.
— Привези его в Вашингтон. — Каролина повернулась от Блэза к Плону. — Там полно дам, чьи мужья давно
— Пожалуй, мы приедем вместе, после выборов. — Блэз с любопытством смотрел на приближающуюся к ним бледную блондинку под руку со смуглым молодым человеком. Интересно, подумала вдруг Каролина, какие будут дети у такой пары? — Хотя, конечно, Нью-Йорк был бы для Плона более подходящей золотой жилой.
— Жилой? — Плон плохо схватывал некоторые американские идиомы.
К удивлению Каролины, блондинка тепло с ней поздоровалась.
— Фредерика, мисс Сэнфорд. — У нее был южный выговор, застенчивые манеры, благородный профиль. — Я дочь миссис Бингхэм. Из Вашингтона. Помните?
— Ты повзрослела. — В Вашингтоне Каролина едва замечала этого ребенка, каким она была до этого лета.
— Все дело в платье. Дома мать не разрешала одеваться по-взрослому.
— Миссис Бингхэм — это и есть Вашингтон, — объявила Каролина.
— Она вдова? — спросил Плон по-французски.
— Нет еще, — прошептала Каролина. Смуглый молодой человек оказался сотрудником аргентинского посольства, представителем, как выражался Джон Хэй, «диего-континента», пока Каролина в силу каприза не начала себя причислять к латинской расе и эта оскорбительная кличка больше не произносилась в ее присутствии.
Фредерика нервничала в обществе сводных братьев, державшихся подчеркнуто индифферентно. Для Плона она была слишком молода и чиста, а мысли Блэза — Каролине даже не пришло в голову слово «сердце» для этой злой белокурой бестии — были где-то далеко.
— Ваша матушка тоже здесь? — Каролина отлично знала, что никаким чудом миссис Бингхэм, жена вашингтонского молочного короля, не проникнет в такой вечер в ньюпортское Казино.
— О нет. Я здесь гощу у друзей. Вы же знаете, мать обожает Вашингтон летом. — В глазах Фредерики внезапно вспыхнули злые, даже вызывающие огоньки. Каролина подумала, что у девушки есть перспективы, а аргентинец тем временем ее увел.
— Ее отец, — сказала Каролина Плону, — делает все вашингтонское молоко.
— Как это смешно! — расхохотался Плон.
— Чем это смешно?