Висенте нравились многие вещи, ожидавшие своей очереди попасть в жаркую пасть плавильного тигля. Особенно приятно было брать в руки золотой плот с фигурками мореплавателей. Монах слышал легенду о том, что Великий Инка по имени Пачакути некогда совершил плавание через Тихий океан на деревянном плоту, и, видимо, предмет, который Висенте сейчас вертел в руках, изображал царскую экспедицию. Инка стоял в центре плота, под мачтой. Золотые лепестки его одежды и головного убора не оставляли сомнения в том, что это царь. Но больше внимания на себя обращали фигурки моряков. Кормчий изо всех сил старался удержать весло, служившее рулем. Море вырывало его, но моряк был сильнее течения. Один из его товарищей помогал кормчему, но тот мог бы справиться и сам. Золотая фигурка силача была внушительнее других. Капитан же стоял на носу плота. Он смотрел вперед, пытаясь увидеть опасность еще до того, как она станет угрозой для золотого корабля. А в фигуре Инки не было динамики. Только неподвижность символа. Лишь часка-чуки, булава, которую держали руки-проволочки вождя, весьма грозно торчала вверх.
И вдруг Висенте услышал голос. Вернее, два голоса.
– Вы никогда не добьетесь своего, дон Писарро, пока не получите это, – сказал один, незнакомый.
Второй голос был монаху слишком хорошо знаком:
– А что ты имеешь в виду, говоря «это»?
Говорили снаружи, но у самой двери хранилища. Голоса звучали чуть приглушенно. «Это чтобы не привлекать внимание охранников», – догадался Висенте.
– Давайте зайдем. Надеюсь, то, что я хочу вам показать, еще не переплавили в обычный кусок металла.
И в комнату вошли двое. Один был одет, а точнее завернут в традиционную индейскую накидку. Она делала очертания незнакомца бесформенными, а приглушенный голос не давал возможности определить возраст. Но человек, скорее, был немолодой, поскольку говорил без страха и заискивания перед спутником. Это было очень важно, поскольку спутник был не кем иным, как самим командором Франсиско Писарро. Монах легко узнал его по росту и по очертаниям. Да что там очертания? Этого человека он мог узнать даже по звуку шагов. «Да, я боюсь его, – в который раз признался себе Висенте. – Боюсь, что однажды он проткнет меня своим мечом». Более того – он боялся, что это «однажды» настанет прямо сейчас. Висенте спрятался за сложенными штабелями слитками золота. Его сердце стучало так, что могло выскочить из груди, как птица из клетки. Монаху казалось, что этот стук слышен и тем, кто вошел в хранилище, и от этого сердце забилось еще сильнее.
Золотой плот с фигурками моряков и царя Висенте, впрочем, успел отставить в сторону. Тонкой работы изделие стояло на самом видном месте, ведь в руках у вошедших были светильники. Огонь плясал в медных плошках. Золотые моряки отбрасывали тени на глиняные стены. Черные силуэты тоже извивались и дрожали в такт пламени. Казалось, что воображаемое море ожило, и экипаж суденышка вступил с ним в борьбу за выживание. Неравную, безнадежную и потому героическую.
– О, вот он! Царский плот! – сказал человек, завернутый в пончо. «Экая странность, – вдруг заметил про себя монах, – индеец, а так хорошо говорит по-испански». Это небольшое открытие приглушило страх, но возбудило любопытство. Так что сердце прячущегося человека продолжало стучать в прежнем ритме.
– Взгляните, дон Писарро, на это произведение искусства, сделанное великими мастерами. О чем оно вам говорит?
Писарро хмыкнул, развернувшись лицом к собеседнику. Тяжелый меч, висевший у него на поясе, звякнул, зацепившись о слитки.
– О том, что вы, туземцы, слишком хитры, чтобы оставить вам в живых вашего короля.
– Не «хитры». Хитрость – это добродетель, редко встречающаяся в наших краях. Мы слишком прямолинейны, чтобы быть хитрыми. В свое время Пачакути не научил нас хитрости. А стоило бы. Тогда я мог бы оказаться на месте Атауальпы.
– И гаррота затянулась бы на твоей шее, – с угрозой в голосе засмеялся конкистадор.
Но гость не испугался и довольно смело ответил:
– Если бы я был Инкой, ни один из вас не покинул бы живым пределы треугольной площади в Кахамарке.
И тут Висенте очень сильно удивился, потому что Писарро вместо того чтобы изрубить наглеца на мелкие и равные кусочки, лишь хлопнул того по спине, причем, скорее дружески, нежели в назидание.