Империя должна умереть

Собственно, это довольно трезвый анализ ситуации — куда более умеренный, чем даже у либерала Милюкова. Удивительно, как изменились взгляды Гапона всего за пару месяцев. Теперь он звучит примерно как октябрист Гучков — объясняет, что очень важно отказаться от всех прежних планов вооруженного восстания (оно «спровоцирует ужасающую реакцию»), а также снять ряд требований — в том числе о восьмичасовом рабочем дне («сейчас Россия к этому не готова — это разрушит промышленность и вызовет страшный голод»).

Две недели спустя он устраивает неформальную пресс-конференцию: приглашает корреспондентов сразу нескольких газет — и русских, и французских — на завтрак в ресторан, чтобы опровергнуть обвинения, будто он работает на Витте. «Мне что Витте, что Дурново — все едино, но я говорю, что при Витте писать и говорить можно, а при Дурново будет хуже. Интерес наш, чтобы у власти был Витте, а не Дурново. Вот и всё. А мои сношения с Витте — вздор. Я хочу, чтобы нашим рабочим организациям вернули взятые деньги и имущество», — уверяет Гапон.

В качестве лидера оппозиции в изгнании Гапон становится вновь очень востребован. После ареста членов Петросовета его приглашают на всевозможные мероприятия, посвященные ситуации в России: зовут в парламент, он встречается с лидером социалистов Жаном Жоресом, с писателем Анатолем Франсом.

Оттуда Гапон уезжает на юг Франции — он стремится вернуться в Россию, жаждет быть официально амнистированным, а посредник в переговорах с Витте, Манасевич-Мануйлов, назначает ему встречу в Монте-Карло. Вскоре в российских бульварных газетах напишут, что Гапона видели играющим в рулетку — как раз во время кровопролитного восстания Москве.

Восстание детей

Ни в Петербурге, ни в Москве воззвания Гапона ни на кого не производят впечатления. Их просто не успевают напечатать. Московский совет рабочих депутатов, в отличие от Петербургского, еще на свободе — и его члены решают призвать ко всеобщей забастовке, переходящей в вооруженное восстание, — ровно так в листовках, которые разбрасывают по городу, и написано. С этого момент Москва становится ареной решающего противостояния.

Московский протест — это юношеское безумие. Один из членов Моссовета, эсер Владимир Зензинов, вспоминает, что решение начать восстание — не продуманное, а исключительно эмоциональное. Никаких шансов на успех у московской молодежи нет. Это студенты и молодые рабочие, вооруженные в основном «дрянными револьверами», которые так возбуждены происходящим, что считают просто необходимым принести себя в жертву революции. Самому Зензинову в декабре 1905-го 25 лет, но многим революционерам еще меньше.

Еще не существуют никаких соцсетей, интернета, мобильной связи — даже обычный телефон доступен далеко не всем. Но тысячи 20-летних москвичей наэлектризованы, под воздействием газетных новостей и разговоров со сверстниками они готовы идти на смерть — и рвутся это сделать. Даже спустя годы Зензинов будет сравнивать декабрьскую бойню в Москве с детской шалостью: «Можно было отметить странную особенность этих дней — даже тогда, когда кровь уже пролилась, — это какое-то детское задорное веселье, разлитое в воздухе: казалось, население ведет с властями какую-то веселую кровавую игру».

Безоружные юноши и девушки весело разоружают городовых. Те не сопротивляются. Вот пример, который вспоминает эсер Зензинов:

— Гражданин, ваше оружие!

— Мне мой револьвер дорог, как память, — я не хотел бы с ним расставаться…

— Нам сейчас оружие нужнее. Дайте ваш адрес. Когда револьвер нам больше не будет нужен, вы его получите обратно.

В Москву приезжает Горький вместе с женой — в письме своему бизнес-партнеру Константину Пятницкому он описывает происходящее скорее как хулиганское народное гуляние: «Черными ручьями всюду течет народище и распевает песни. На Страстной разгонят — у Думы поют, у Думы разгонят — против окон Дубасова поют. Разгоняют нагайками, но лениво».

7 декабря начинают бастовать железные дороги, почта и телеграф, трамваи, все заводы и фабрики Москвы, не выходят газеты. Отсутствие новостей порождает панические разговоры: популярен слух о том, что черносотенцы начинают истреблять интеллигентов. Но все черносотенцы, конечно, сидят по домам.

8 декабря десятитысячный митинг собирается в саду «Аквариум». Полиция окружает сад, на выходе обыскивает участников митинга и арестовывает тех, кто вооружен. Впрочем, митингующие не хотят сдаваться — большинство перепрыгивают через забор и прячутся. Митинг заканчивается бескровно, но по городу идут слухи о том, что собрание в «Аквариуме» расстреляно. Молодые революционеры во главе с эсером Зензиновым решают отомстить — бросить бомбу в окно здания московской тайной полиции. Бросок точный — взрывом сносит крышу, здание сгорает дотла. Вместе с находившимся там дежурным. С этого момента игра заканчивается.