Империя должна умереть

Ощущая угрозу и конкуренцию со стороны Петросовета, члены Временного комитета поздно вечером 1 марта собираются втайне от социалистов, чтобы договориться о будущей форме правления. Все в один голос говорят, что монархия должна быть сохранена, но без Николая II. «Чрезвычайно важно, чтобы Николай II не был свергнут насильственно, — говорит Александр Гучков. — Только его добровольное отречение в пользу сына или брата могло бы обеспечить без больших потрясений прочное установление нового порядка». Члены тайного собрания решают, что Гучкову и Шульгину — самым убежденным монархистам — стоит отправиться к императору и убедить его отречься от престола в пользу сына.

Самый важный телефонный разговор в истории России

В 3 часа в ночь с 1 на 2 марта главнокомандующий Северным фронтом генерал Николай Рузский звонит председателю думы Михаилу Родзянко и говорит, что очень опечален тем, что тот не приехал. Приехать было невозможно, объясняет Родзянко, потому что подступы к столице заблокированы: полки Иванова взбунтовались — прямо в Луге вышли из вагонов и заняли пути.

Рузский говорит, что Николай II решился назначить Родзянко главой правительства и уже подготовил соответствующий манифест. Родзянко просит передать манифест немедленно и добавляет: «Очевидно, что Его Величество и вы не отдаете отчета в том, что здесь происходит». Он говорит, что бездействие императора привело к анархии, остановить которую уже не получается: солдаты деморализованы и убивают офицеров, ненависть к императрице дошла до предела, во избежание кровопролития почти всех министров пришлось заключить в Петропавловскую крепость. «Очень опасаюсь, что такая же участь постигнет и меня, — говорит Родзянко. — То, что предлагается вами, уже недостаточно, и династический вопрос поставлен ребром».

Это значит, народ требует отречения в пользу сына при регентстве великого князя Михаила Александровича. Родзянко объясняет, что народ твердо намерен довести войну с режимом до победного конца. Далее он прямо перечисляет все ошибки Николая II и императрицы, все кадровые решения, Распутина, постоянные репрессии и «розыски несуществующей тогда еще революции», наконец, генерала Иванова — то есть все, что «отвратило Его Величество от народа».

Рузский отвечает, что Иванову император уже послал телеграмму с требованием ничего не предпринимать, и зачитывает проект манифеста: «Стремясь сильнее сплотить все силы народные для скорейшего достижения победы», император признает необходимым сформировать правительство, ответственное перед народом, во главе с Михаилом Родзянко «из лиц, пользующихся доверием всей России».

Рузский говорит, что сделал все, что ему подсказывало сердце, и все, что мог, «чтобы армиям в кратчайший срок обеспечить возможность спокойной работы» — приближается весна, а, значит, скоро надо будет идти в наступление.

«Вы, Николай Владимирович, истерзали в конец мое и так растерзанное сердце, — говорит Родзянко. — По тому позднему часу, в который мы ведем разговор, вы можете себе представить, какая лежит на мне огромная работа, но повторяю вам, я сам вишу на волоске, и власть ускользает у меня из рук; анархия достигает таких размеров, что я вынужден сегодня ночью назначить Временное правительство. К сожалению, манифест запоздал, его надо было выпустить после моей первой телеграммы немедленно; время упущено, возврата нет… Молю Бога, чтобы он дал сил удержаться хотя бы в пределах теперешнего расстройства умов, мыслей и чувств, хотя боюсь, как бы не было еще хуже».

Сердце Родзянко, действительно, растерзано. Он мечтал о том, чтобы император назначил его главой правительства, в душе ему все еще этого хочется, но умом он понимает, что назад дороги нет, только что он присутствовал на совещании, где было решено добиваться отречения.

Рузский ошарашен словами Родзянко и не может повесить трубку: «Михаил Владимирович, еще несколько слов… Всякий насильственный переворот не может пройти бесследно. Что, если анархия, о которой вы говорите, перекинется в армию и начальники потеряют авторитет власти, — подумайте что будет тогда с родиной нашей».

Родзянко, кажется, не очень понимает слов Рузского: «Не забудьте, что переворот может быть добровольный и безболезненный для всех, и тогда все кончится в несколько дней. Одно могу сказать: ни кровопролитий, ни ненужных жертв не будет — я этого не допущу».

Поговорив с Родзянко, вымотанный Рузский приказывает отправить стенограмму разговора в Ставку и ложится спать.

По словам Родзянко, генерал Иванов не смог доехать до Царского Села. Но это неправда.

Еще в поезде, подъезжая к Царскому Селу, Иванов узнает новость, которой он меньше всего ожидал: Царскосельский гарнизон взбунтовался. В половине первого ночи получает телеграмму от императора: «До моего приезда и доклада мне никаких мер не принимать». Эту телеграмму он показывает императрице, когда они встречаются ночью. Взвинченная Александра Федоровна просит его уехать из города, чтобы избежать кровопролития и не подвергать опасности ее и детей.