Империя духа

Второй аргумент — моё видение. Оно, конечно, ограничено физическим воплощением, но относительно Дениса оно было недолгим, почти мгновенным, но совершенно ясным. Это далось мне на уровне определённой медитативной концентрации, с большим усилием. Но результат совпал с данными метафизической астрологии. Конечно, картину дополняли ещё другие моменты.

Но с чего было начать разговор с ним самим, с Денисом Грановым, с объектом, так сказать?

Я начал с того, что прямо спросил его, как бы невинно, были ли у него исходящие, может быть, из сверхсознания (которое, по сути, вечно) какие-либо переживания при своём рождении, появлении на свет, которые он помнит по сей день? Я был уверен в характере ответа, так оно казалось.

Денис ответил, что он помнит одно странное явление (и память о нём осталась на всю жизнь), которое произошло, видимо, при его рождении, точнее, чуть позже, может быть, когда он был уже младенцем.

— Не помню точно, — добавил он. — Я был, следовательно, как будто бы куском мяса, но в моём сознании, не связанном с моим внешним существованием как младенца, молниеносно и губительно возникла мысль ужаса. Ужаса перед тем, куда я иду, во что превращаюсь! Неужели мне в такой мир? За что?.. Потом всё исчезло, и я лежал и пищал, пищал и пищал, сколько мог… Больше такое не повторялось, — закончил Денис.

— Не удивительно, Денис, — ответил я. — Если б ты мог тогда не пищать, а выть, то ты бы тогда бесконечно выл всю младенческую жизнь… И это вполне понятно, Денис, ибо ты пришёл сюда из сферы богов.

И я выложил ему те главные аргументы, если хотите, доказательства.

— И всё твоё, Денис, дикое поведение, ярость и депрессии, объясняются этим фактом. Не всегда боги, если воплощаются в человека, реагируют так, как ты, но помилуйте… даже сравнивать патологично, — продолжал я. — Там, в сфере богов, конечно, зависит от их категорий, но в целом несоизмеримая космологическая длительность жизни, исполнение всех разумных желаний, мысль контролирует без всяких усилий вашу тонкую материю, делает с ней всё, что хочет, наконец, владение Древом Жизни, бытия, наслаждения по интенсивности несоразмерны с низшими, к тому же, беспорочные наслаждения, и, наконец, главное — нет страха, жуткого страха, который всё время сжимает сердце человеческое, парализует волю, превращает в тварь слезливую и дрожащую. Ведь у вас там нет страданий, плоть ваша неуязвима, нет внезапной или насильственной смерти, и сама смерть слишком далека за далью немыслимых измерений… Есть что терять… И после этого воплотиться в чудовищном диком мире!

Денис молчал, неподвижно и жутковато.

— Да, — заканчивал я. — Известно, что всё это благо не вечно. Ведь боги — тварные существа, пусть высокого порядка. Карма действует и там. Пусть поздно, но рай заканчивается. Боги тяжело переживают свой конец. Тут два пути: один вверх, но вверху только Бог, нетварный, чисто духовная реальность, и перейти туда богам непросто. Считается трудней, чем человеку. Потому что пленены своим счастьем, а эта тюрьма более грозная, чем наш ад. Они не хотят никуда выходить из этой тюремной камеры блаженства. И потому, когда, всё-таки, наступает конец, они неизбежно мучительно, с содроганием, познают, наконец, ужас, гиперболический ужас, как бы в награду за блаженство, для эдакого мирового равновесия. И падают вниз по лестнице бытия. В том числе в человека Кали-юги, эпохи мрака.

Бывает, редко, конечно, и в животное, в хрюшку какую-нибудь, к примеру…

А потом поджаривать, поджаривать будут бывшего бога-то на сковородочке… Телеса-то могут быть вкусней, чем обычного поросёнка, хе-хе… Обычного люди не любят, надоедает обычное… Таким путём божок и познаёт, что значит очаровательный материальный мир. Это вам не наслаждаться у Древа Жизни, не созерцать свой божественный пупок… Так что с тобой, Денис, далеко не худший случай… Цени…

Я совершенно разошёлся, распустился, можно сказать, перейдя на этот истерически-чёрный юмор… Такой поворот вызвался у меня потому, что я не чувствовал реакций Дениса… Я видел мельком только то, что он оцепенел, во мраке… Это навело жуть.

Неизвестно, что могло прийти ему, ему, непредсказуемому, в голову, какой бредовый ответ высветится в его сознании.

Вдруг он запел. Я даже вздрогнул.

Молниеносно закончив пение, Денис захохотал. Хохот его был какой-то неописуемый. Так же стремительно кончив хохотать, он соскочил со стула и стал бегать вокруг. Официантка уже бросала на него испуганный взгляд.

Я молчал. Внезапно, подбежав ко мне, он поцеловал меня в лоб. И потом сел на стул и снова дико, исступлённо и где-то неописуемо стал хохотать…

Часть II

Пора, пора мне обратить свой взгляд внутрь себя.

Точнее, изложить то, что там виднеется, на бумаге…

Меня, конечно, не надо убеждать в том, что я, дескать, родился на этой земле, в таком-то городе. Хватит с меня и других перманентных идиотизмов.