Империя духа

Моё мнение, мой опыт: ошибочные миры, безусловно, предусмотрены Господом, они Ему нужны. Потому и демиурги должны быть порой немного не в уме, не в себе, одним словом. И наказываются они, горемычные, ибо свобода воли дана. Всякий раз, точнее, не раз влечёт если не к безумию, то к вольности и космической пугачёвщине, если угодно. Всегда есть соблазн, когда управляешь целыми планетами, да ещё не с одним, а с несколькими уровнями бытия, от «нормальности» до ада и тому подобное… Андрогины вы мои, андрогины…

В неудачных мирах вой порой раздаётся — и жалостливость порождается тоже неуправляемая и дикая. Но всё им простится за их вой, наверное…

Тихо, тихо вокруг. В разных странных мирах видел я и не такое. Вой, он прост. Я бы и сам повыл иногда. Бездна вселенская — это вам не избушка на курьих ножках.

Видел я один мир, понял его — и когда понял, чуть не умер от изумления. Даже не знаю, как это описать. Беда в том, что познал его метафизически, изнутри, внутренне, — иначе его и не познать. Представьте себе существо. Это существо, скажем, — вы, неважно, кто. Вы, допустим, существо «икс». Побыли этим существом, и вдруг ваше внутреннее Я, ваше самобытие переселяется в другое существо. Существо, к примеру, «игрек». Не характер ваш, не индивидуальность перемещается — существо «икс» так и остаётся своим «иксом», — а бытие ваше переселяется — и рождается новое существо, скажем, существо «игрек», с его нормальным или паранормальным характером и т. д. Ваше только бытие. И вот таким образом, по принципу бытия, вы перескакиваете от одной жизни к другой, от одной личности к другой, со всем многообразием, но довольно бессвязным. Побывали святым, стали мерзавцем, к примеру, потом гением, потом идиотом и так далее, до умопомрачения, без всякой кармы, без всякой логики, как Бог на душу положит. Попрыгунчик такой. И все в этом мире так прыгают. И не поймёшь, кто есть кто. Кто-то вас почти зарезал, к примеру, — потом он ваш брат; одним словом, «страшно на улице тёмной встретиться с собственным прошлым».

Но этот стих о кармической связи, всё-таки, а тут без всяких заслуг и антизаслуг посиди в шкуре всех — от царей до рабов, от тихонь до убийц… Весело на таком свете, господа, не соскучишься!

Я с одним таким контактировал, так сказать, встречался. И что же? Так он, милые мои, не только ошалел, но решил остановить этот поток с помощью тайного учения. И остановил. Но влип. Превратился в фантастического монстра.

Происходило это, конечно, не в нашей вселенной, где власть кармы обычно нерушима, а в той, где закон причины и следствия разрушен, как в моральном, так и в любом другом смысле. Здесь уж разгуляться можно вовсю, но, опять-таки, не то чтобы по своей воле, а как-то иначе. Мой фантастический монстр до того обмонстрился, что так ошалел эротически, что вступил в связь (непохожую, конечно, на то, что происходит у нас) с жуткой тварью, которая была к тому же на грани полного исчезновения. За исчезновение он её и любил…

Вообще, житие и в нижних, и в странных мирах походило на бурную жизнь во тьме кромешной, в которую, однако, обитателей этих тянуло, и не только стоны там раздавались, но и радостный визг. Зато была свобода, свобода идти вниз, свобода самоуменьшаться, но отхватывать свой кусок бытия.

В нашей вселенной при движении вверх, к Богу, свобода как будто бы ограничивалась всемогуществом Духа, и подлинная свобода могла, конечно, осуществиться не в «тварном» мире, а в самом Абсолюте, свобода, которая немыслима в мирах. Но свобода ужаса и бездны может быть именно только в мирах.

…Видел я где-то там эдакое до истерической невозможности уникальное существо. В этом огромно-подвижном существе гнездились множество Я, точнее, эго разных совершенно личностей, скорее даже противоречивых по отношению друг к другу существ. Существ в одном эдаком необъятном существе, мягко говоря, не очень гармоничном вследствие этого. То в нём проявлялось нечто высшее, тянувшееся какими-то окольными путями к духовному Небу, то вдруг сразу же произвольно выползало нечто до безобразия демоническое, расхлёстанное, злобное ко всему. И тогда раздавались рычащие призывы к абсолютному богоборчеству, к тотальному бунту всех существующих тварей против Творца. Но и это существо в нём утихало, и на свет выползало нечто до того смиренное, тихое, что на мой вопрос: «Кто ты?» ответил он мистическим шепотком, что со смирением не дерзаю я даже сказать, существую ли я или нет — ибо на то воля Божия. А, мол, на вопрос «Кто я?» — в мыслях даже не дерзаю ответить. И не дерзаю ответить также, например, существует Вселенная или нет. Не знаю я этого. И вообще ни на какой вопрос не осмеливаюсь отвечать, а тем более осмыслять его.

И тут же появлялся другой в нём, охваченный патологическим страхом перед всем, что существует вокруг него, и отнюдь не смиренный. Он не знал, чего и кого ему больше бояться: самого себя, или мира, или Творца. При моём приближении к нему он просто визжал и пытался спрятаться в самого себя.