Империя грез (СИ)

Самый первый одержимый, лицо которого было щедро перепачкано кровью Арихани-Кима, тот самый, которого Маркус в буквальном смысле порвал пополам изнутри пнув его ногой будто бешеного пса, все еще продолжал жить и остервенело ненавидеть все, что теперь видел, слышал и чувствовал. Он полз вперед по снегу, роняя темные хлопья слюны и стараясь любой ценой добраться до ног напавшего на него северянина. Харагрим снял правую перчатку с руки, вынул свой огромный боевой нож и спокойно двинулся ему на встречу. Он наступил тяжелым сапогом на руку бесноватого и резко, с тошнотворным хрустом ударил сверху вниз тонким острием широкого клинка точно в то место, где голова у людей переходит в шею. Спустя несколько коротких мгновений проклятый перестал рычать и дергаться, он окончательно затих, обмякнув на горке рыхлого снега. Маркус чувствовал, что поблизости с ним притаился кто-то еще. Его страх и ненависть можно было уловить при желании вероятно даже из самой деревянной крепости Северного дома, откуда все они пришли сюда утром.

Он спрятал нож и подошел к сидевшему под деревом Неприкасаемому воину, носившему при жизни имя Арихани. Он тоже был мертв и его, так же как и Волчицу, убила Химера, порвав на бедре складки кожаного панциря. Все прочее сделал ее ужасный яд. Когда подоспели одержимые, обглодавшие его тело словно голодные беззубые псы промерзшую кость, он был уже мертв. Химера ударила его настолько быстро, что он не успел даже выхватить меч. Нигде не было видно Сарсэи. И это вселяло в Маркуса некое подобие мрачной надежды, которую он теперь, очень боялся спугнуть, будто ворону с засеянной зерном земли. Он надеялся, что она испугалась и успела убежать в чашу леса, или того лучше обратно в крепость Севера, тогда он без труда смог бы отыскать ее в завьюженном лесу. Для того, чтобы сделать это тут, не потребовались бы даже собаки. Но он, увы, достаточно хорошо знал неукротимый характер этой хрупкой на вид девушки, чтобы хорошо понимать, что она не ушла бы отсюда, даже если на нее бросилась вся армия Тьмы, неся перед собой весь возможной неописуемый ужас, еще никогда прежде не ведомый людьми. Тут был ее сын. По крайней мере, еще с утра они все так думали. И она не ушла бы, даже если бы ее живьем рвала на части целая сотня голодных бесов.

Он понял вдруг, что все это время просто старался не думать о том, что встретил Рейнариди. О том, кем теперь она стала, и о том, что ее было уже не спасти. И не потому, что не было средств сил и возможностей. Ее было нельзя спасти, потому что она сама больше не хотела, чтоб ее спасали. Она не хотела вернутся к нему. И эта мысль не могла ужиться в нем. Она не вызвала боль, не рвала душу на части как мысли о том, что Рейна немыслимо страдала все это время. Она просто не умещалась в него и, наверное, именно это грозило свести его с ума по-настоящему сильно.

Маркус оплакивал павшего друга, достав из потайного кармана своей порванной, мокрой и уже местами заледеневшей грязной одежды маленький крест "Предвечного Света" с крупными твердыми бусами деревянных четок. Оставшаяся тень в лесной чаще, затаившая зло, начала медленно приближаться к нему. Она была позади него, но он слышал ее, ощущал каждое ее движение и чувствовал ее грубый запах давно не мытого тела. Похоже, это был человек, а не одержимой бесами убийца, как те, что напали на Маркуса у опушки леса, которую кто-то бережно расчистил от рыхлого снега. Сердце снова с болью споткнулось в его могучей груди.

– Предвечный и не рожденный, пусть Сарсэя будет жива. Он так и не успел сказать ей, как сильно он ей дорожил. Нужно было оставить ее в крепости. Откуда вообще у нее появилась власть менять его решения? И ходить, куда ей самой вздумается?

Тень за его спиной медленно и бесшумно плыла вперед и ему не нужны были глаза, чтоб отчетливо ее видеть и предугадать то, что она замыслила сделать.