Империя камня и веры

Сердца у людей забились сильней, ибо развязка этого апофеозного бала становилась всё ближе. Дверь открылась, и оттуда вышел правитель огромного необъятного Рейха, великой Империи, объявленной наследницей державы золотого орла. Взгляд Канцлера был одновременно и холоден, и печален. Его чёрное кожаное пальто, что немного растрёпывалось на прохладном ветру, было слегка потёрто, а сапоги не начищены до привычного блеска. Сегодня он вышел к людям бес перчаток, предоставив к обозрению руки в мозолях и ссадинах.

Ветер буквально усилился, и флаги неистово затрепетали, будто в унисон этому волнительному и случайному порыву воздушных масс.

Канцлер просто смотрел на собравшихся людей. Он не был в шоке от прибывавшего идейного многообразия, что готово было его растерзать. Ему не рябили глаза сотни разноцветных флагов и тысячи лозунгов, что были противны самому устройству государства в Рейхе. Великий правитель смотрел на свой народ, подобно тому, как строгий, но заботливый смотрит отец на своих мятежных и непокорных детей, которые ведомые своей гордыней стремились доказать, что они выше своего отца. У Канцлера в глазах не было ненависти к собравшимся людям или страха к их гневу, лишь бездонная печаль от столь гнусного предательства и разочарование от того, что они сотворили, которому просто не было предела.

Сердце правителя сжалось до жуткой и терзающей боли в груди, отчего Канцлер чуть не рухнул на ступени. К его горлу подошёл ком, от которого дышать было просто невозможно, но по белоснежной щеке не потекла медленно горячая слеза, обжигающая искалеченную душу несчастного правителя, однако само сердце взывало к тому, чтобы он пролил её. Правитель смог удержаться.

Никто так и не увидел слёз Канцлера, но если бы даже он и прослезился, ни один из нескольких тысяч собравшихся не смог бы увидеть влаги на лице правителя. Все настолько были одержимы идей переворота, что некий странный багровый туман застлал им взор, не позволяя увидеть реальность, которая готовила к свершению неистового рока.

В безумной круговерти этого революционного карнавала все потеряли то, что было важнее любого лозунга или идеи. Собравшиеся демонстранты упустили нечто, что ценнее всех прав и свобод, что могли существовать в этом мире. Люди перестали быть людьми, упустив своё главное сокровище – человечность.

Все те, кто стоял перед огромным дворцом стали просто шестерёнками огромного революционного механизма или бездушными куклами на этом балу оппозиционной фантасмагории.

С жарко пылающим огнём в глазах и льдом скованными душами мешанина у дворца с невообразимым душевным голодом ждала от Канцлера всего лишь одного действия.

В своё время Канцлер смотрел на них как на своих «детей», ради которых был готов на всё, что способен глубоко любящий «отец», он готов прямо сейчас пасть на колени и со слезами молить о прощении за всё, что сотворил против людей, которых в вихрях своей паранойи и безумия приговорил к смерти. Правитель Рейха мог сейчас взмолиться перед толпой, лишь бы они не довели до неисправимых событий, за которыми последует лишь крах. В Канцлере не было желания остаться у власти, ибо он не ставил себя вровень с древними диктаторами, что даже беззубые, облысевшие и выжившие из ума цеплялись за крупицы власти, но его упавшее знамя правления подхватили бы те, кто и так всем владеет – Церковь и Культ Государства. Канцлер способен к покаянию, ибо его настигло недавнее просветление.

Император, смотря в глаза голодной толпе, вспомнил, как недавно во сне к нему пришла Калья. Хоть и во сне, но эти эфемерные моменты были преисполнены такой радостью, какой он больше года не испытывал и таким ярким светом, что согревал израненную душу бедного человека. Этот сон стал тем, что подобно великому порыву, развеяло гнетущее безумие в душе Канцлера. Всё, то кровавое и жестокое безумие, что царило в правителе, было рассеяно, подобно тому как ночная мгла разгоняется светом лучей яркого утреннего солнца. Этот сон, Калья привели Канцлера к просветлению, развеяв в его душе серые тучи. И сейчас, после столь грандиозной радости долгожданного освобождению от безумия, наступает бездонное разочарование, ввергнувшее правителя в пучину мрака.

Хоть Канцлер и соблюдал строгость во взгляде, но всё, же до конца держаться правитель не смог и вот по его щекам уже потекли пламенные слёзы покаяния, но и даже такого плача никто из толпы не увидел, ибо одержимость своими безумными просто не позволяла увидеть ничего человеческого.

Тут по мраморным ступеням стал взбираться гегемон революции. Все восторженные и переполненные больным ликованием взгляды были направлены прямиком на этого человека. С явной напыщенностью и гордыней Главный Лорд шагал по ступеням, приближая наступление нового мира и подводя к развязке этом фестивале революционного безумия.