Империя камня и веры

– Вот и подошёл карнавал к концу, – шепчет гегемон революций. – Как же я долго к этому шёл… как же долго…

Ещё раз, оглядев толпу, он решил приступить к конечному пункту своего плана:

– Капитан! – на его воззвание обратил внимание огромный золотой воин. – Исполняйте

указ.

Алебарда капитана затрещала электричеством, а солдаты, некогда бережно окружавшие толпу, угрожающе передёрнули затворы на автоматах и направили оружие на ошарашенных людей.

– За что? – Презираемо завопил распухший Кардинал.

Лорд–Магистрариус лишь расхохотался как безумец, развернулся и пошёл по ступеням во дворец, а на кардинала уже опустилась алебарда, издававшая гул и треск. Он настолько упился новой властью, что не слышал, как за его спиной вопят и кричат в предсмертной агонии люди, шедшее за ним. Он уже не увидел, что весь двор утопал в крови мятежников, заливая и окрашивая алым цветом белый снег. Рафаэль лишь знал, что его восхождение было окрашено в багровые тона, но, как он считал, это стало уплатой, единство возможной ценой за тысячелетнее спокойствие в Рейхе.

Как только он вошёл во дворец ворота за ним сомкнулись подобно алому занавесу, будто знаменуя конец этого революционного маскарада, омытым багровыми реками, предоставив страшную бойню саму себе.

Глава сорок третья. На неизведанной земле

К восьми утра. На территории Либеральной Капиталистической Республики.

Заснеженные кроны деревьев отливали чистым и блестящим серебром в свете только разгорающейся зари. Это был очень старый лес, расположенный на самой границе с Рейхом.

Здесь очень давно никого не было, отчего вся это местность приобретала образ запустевшей, безжизненной. Этот лес был на северо–востоке от старого разрушенного города Лугано, что стоял некогда на территории славной и сытой Швейцарии. Этот городок сначала пошатнулся в эпоху Континентального Раздора, а потом был окончательно разрушен во время длительных войн, и сейчас вся граница с Рейхом была заброшена. Никто из Либеральной Капиталистической Республики не следил за этой местностью, а поэтому она становилась идеальным укрытием от лишних глаз.

Посреди старого зимнего леса возвышался небольшой одноэтажный дом, сделанный из крепких деревянных досок и выкрашенный в белый цвет.

У старого пластикового окна стоял Эстебан. Он снова в своей любимой манере сложил руки за спиной и всматривался куда–то вдаль, в лесную гущу, будто выискивая некий тайный смысл в снежном пейзаже.

Мужчина много раздумывал о том, что будет дальше на их пути и вспоминал, как они сюда добрались через стену.

Эстебан вспомнил, как ещё в аванпосте разгорелся страшный спор, вновь из–за заядлого раскольника – Давиана, который настолько стал, одержим своей идей, что был готов рискнуть всем, что у него осталось.

Когда Командор указал, куда нужно идти, где можно спрятаться, к карте внезапно подошёл Давиан. Его неожиданное действие вызвало каскад пристальных и в тоже время взволнованных взглядов у всех. В кабинете повисла густая тишина, которую разбавляло лишь сопение Ротмайра.

Юноша долго рассматривал карту, исполосованную линиями, внимательно смотря на точку, что находилась где–то на востоке старой Италии, где граница сильнее всего выпячивала и буквально вклинивалась. Этот клин был нежно объят красным пунктиром.

Все сразу всё поняли, чего возжелал фанатичный коммунист, а Эстебан вспомнил этот клин. Его ещё называли «кровавым выступом», ибо он, был приобретён ценой огромных жертв солдат Рейха. Во время великой войны его первый канцлер отвоевал у Директории Коммун.

– Вы уходите без меня, – сухо отчеканил Давиан.

В кабинете тут же, без секундной задержки, послышались негодования, вздохи и цоканья, вызванные упрямством и фанатизмом Давиана.

– Парень, оставь свой идейный бред, – недовольно высказал ему Ротмайр.

– Сколько будут свободны границы? – всё так же холодно чеканил юноша, будто не замечая вспыхнувшего недовольства.

– Давиан, успокойся. Всё кончено. Партии больше нет. Пошли уже с нами, – отчаянно пыталась вразумить парня Элен.

– Сколько, свободны, границы? – отделяя слово от слова, не замечая ничьих замечаний, твердил Давиан.

– Ох, – выдохнул Эстебан. – Они наверняка будут свободны до самого утра, а может и до вечера. По крайней мере, пока работа министерств снова не будет возобновлена.

– Хорошо…

– Давиан! – недовольно вскрикнул Алехандро. – Оставь ты весь этот бред. Вразумись!

Но парень, будто не слышал ничьих слов, будто пребывая в неком подобии странного транса, затуманившего его рассудок.

– Вы не понимаете. – Вдруг неожиданно начал юноша. – Я не просто ношу эту идеологию, я живу этой идей, она стала всем для меня. Так же как вы живёте идеями свободы и бесконечных прав, так и я дышу равенством и справедливостью, – И с крайним сокрушением добавил. – Оставьте меня просто…

Весь кабинет умолк. Все стояли и молча, смотрели на обезумевшего от своей идеи Давиана, никто не проронил ни единого слова с минуту.