Империя камня и веры

– Ты решил меня сегодня завалить вопросами?

Теренций был рад, что безумие хоть на немного отпустило Канцлера, но он символически повинно пропустил голову к полу, как бы в покорность.

– Ну, ладно, прошу, задай мне свой вопрос. – Ласково–змеинно попросил Канцлер.

– Господин Канцлер, а когда будут уничтожены сепаратисты и полк–орден, когда вся полнота власти перейдёт к вам, когда всё будет в ваших руках и под вашим контролем, когда к вашим ногам падут все диссиденты, отступники и еретики будут повержены, когда в Рейх установится мир, то, что тогда?

На лице Канцлера внезапно вновь расцвела безумная улыбка, а глаза загорелись тем ярким и безумным пламенем, готовым прожечь всё его естество.

– Тогда? Хороший вопрос.… Тогда я продолжу править, я продолжу властвовать. Ибо только власть никогда не заканчивается, её может быть больше, или меньше, но если она есть, она не закончится. Да, её могут отобрать или даровать, но если она есть, то она будет. А, что касается врагов, предателей и еретиков: они найдутся всегда, а если их нет, то их можно найти. – Канцлер ответил с заметным сладострастием, он будто смаковал, каждое слово он говорил с несоизмеримым удовольствием, отчего складывалось ощущение, что он говорил, предвкушая каждое слово.

Теренций испуганно смотрел, взглядом полным страха и некоторого отвращения на Канцлера. Он боялся его неожиданных и абсолютно непредсказуемых перепадов настроения. Но он и почувствовал гордость. Верховный Мортиарий был военным и свято чтил порядок. А с этим Канцлером, несмотря даже на неспокойное состояние души его, в Рейхе порядок всегда будет.

И за всё время, то, что он расспрашивал и слушал Император, в его голову прокралась мысль: а не зря ли тот, кто планировал, великие перемены и обещался дать свободу всем, воспитывал ярость, безумие и злобу в том бедняге, который вышел из психиатрии. Но он сразу отринул эту мысль, ведь цель того стоила.

– Господин Канцлер, разрешите идти.

Канцлер кинул свой безумный взгляд на Теренция, но все, же смягчил его.

– Конечно, можешь идти, – опустошённым голосом ответил душой вымотавшийся правитель и тут же его одёрнул. – Хотя постой…

– Что вы хотели?

– Подготовь мою поездку в Западную Иберию… я хочу лично проконтролировать ситуацию вокруг мятежа… свободен.

Верховный Мортиарий поспешно встал со стула и пошёл в сторону двери. Он её легко приоткрыл её и юркнул за дверь, стараясь быть как можно незаметнее. Когда Теренций вышел из комнаты, его накрыла волна облегчения и некоторой освобождённости, ибо он покинул комнату с безумцем, который способен практически на любое сумасшествие. Он легким шагом направился к выходу, оставляя позади великолепный, но такой обыденный храм. Его ждала ещё «великая цель».

В храме было довольно спокойно: священник с благоговением читал молитву, одна из послушниц протирала оклады икон, другая собирала погасшие свечи, а немногочисленные прихожане про себя читали псалмы и молитвы. Солнечные лучи спокойно проникали через окна, падая на золотые оклады, даря золотистое мистическое освещение. В той комнате тоже был свет. Туда тоже проникали массы солнечного света, но все, же там было темно. Ненадолго. Тот, кто носил звание Канцлера достал из пальто старый кулон и открыл его. Его глаза по–человечески заслезились, а в самих глазах были и радость ушедших дней и глубочайшая горесть потерь. Эта фотография в кулоне была единственной, что могло спасти Рейх, когда Канцлер очередной раз проваливался в бездну собственного безумия. Из глаз градом потекли горячие слёзы. И эти слёзы отмывали человека от безумия, даря миру на время здорового правителя, но очень бедного и несчастного человека.

Глава десятая. Сердце ереси

Через час. Где–то в Великой Пустоши.

Около полудня. Небольшой городок нового типа прибывал в полном спокойствии, не зная бедствий столичной суеты. Налитые свинцом небеса, закрывали солнце, даря здешним людям мир бесконечной серости и уныния. Грозил пойти ещё один кислотный дождь. Впрочем, этот край практически никогда не радовал хорошей погодой.

В больничном боксе, в палате стояла полная и нерушимая тишина, только слышен был звук работающей медицинской аппаратуры. Вся палата была белоснежной и стерильной. Единственное окно, в небольшой палате, было слегка приоткрыто, чтобы в помещение поступал тяжёлый, густой, но освежающий воздух.

На единственной кровати лежала женщина. Её вид весьма удручал, и даже мог привести в ужас: ссадины и синяки по всему телу, бледная как мертвечина кожа, сальные и грязные волосы, иссохшее тело, синюшные впавшие глаза в глазницы, посохшие и потрескавшиеся губы, изнеможенное лицо и всё это на фоне страшного диагноза.