И он выбрал это время, когда союзники ещё не начали наступление, а враг уже прижат огнём. Ему нужно было как можно скорее достигнуть главного шпиля, именно там его цель. А артподготовка загнала и прижала к земле многих противников, что давало преимущество в скрытности. Командор бежит, сохраняя темп, что б ни израсходовать все силы уже на марш броске. Но всё равно бег давался крайне тяжело, на парне была полная экипировка полк–ордена вместе с автоматической винтовкой.
Он почти добежал до первых развалин города, уже виднелись первые развалившиеся дома. Эстебан быстро нырнул за песчаную насыпь, пытаясь скрыться за ней, а потом и оценить ситуацию.
Командор выглянул из–за укрытия, то, что он увидел, его весьма изумило. Укреплённая линия обороны: сотни метров колючей проволоки, укреплённые прямо в руинах огневые точки с пулемётами, окопы, противотанковые пушки и ежи. Эстебан покрутил визор на маске, изображение увеличилось, и он заглянул вглубь города: танки, грубо склёпанные из металлома, пулемётные точки, пушки и миномёты. Это была не толпа еретиков, а мощная и натренированная армия религиозных фанатиков. Командор посмотрел немного в другую сторону и увидел небольшой прорыв цепи: уничтоженный дзот и разорванная колючая проволока. Он быстрым бегом рванул туда. Во время бега в его голову пришла одна мысль: почему на линии обороны никого не было? Почему он увидел только танки? Он не стал сейчас отвечать на этот вопрос. Он быстро пробежал через прорванную линию и поспешил укрыться, скоро начнётся штурм. Командор добежал до одного развалившегося дома и забрался в него.
Артиллерийский дождь стих. На улочках города стало тихо, только ливень барабанил по руинам. Ненадолго. У домов зашевелились люки и оттуда стали выбираться люди в самых разных одеждах, но у каждого было какое либо стрелковое оружие, причём самое разное, от самодельных пистолетов до современных гранатометов. Командор попытался рассмотреть их всех. Одежды отступников были самые разные – от военной и полицейской, до арестантской и гражданской. И все они под монотонный напев своих литаний стали занимать свои места на линии обороны. Они встали у линии обороны и стали распевать свои молитвы безумия и нечестивые лже-псалмы, обращённые к нечисти. Из глубин города стали выезжать грубые танки, похоже, что материалы на их сборку поставлялись из мунуфакториатиев. От их гула стало закладывать уши, а из труб танков вываливались массы чёрного дыма, будто он работал на угле. Все они тянулись занять своё место на линии обороны, чтобы защитить свою веру и как им казалось свободу.
«Штурм будет кровавым» – подумал про себя Командор, но ему некогда было смотреть на начало наступления, ему следовало пробираться через развалины к шпилю, если он хотел добраться до своей цели первым.
Эстебан проверил оружие, протёр боевой нож и пистолет, встал и двинулся к выходу. Он незаметной тенью пополз по городу, пробираясь через казалось внешне мёртвый, но всё ещё живой город.
Глава одиннадцатая. Идея одна, мысли разные
В это же время. Милан.
Этот спор длится уже больше получаса. Тут нет криков, ругательств, просто захватывающее разногласие в идеях. Дебаты захватили всех в некое подобие транса, когда следят с особым вниманием за каждым пламенным словом участников этого умственного противостояния. Их дискуссия больше напоминает словесную дуэль, долгую и интересную, а ведь всё началось с того, как Давиан и Пауль разошлись во мнениях о коммунизме.
Сначала все сидели и спокойно и негромко разговаривали, будучи в тихой и мирной обстановке истинного братства и солидарности. Кто–то говорил, кто–то ел, то, что принёс. Там были и мясо, и сыр, и мучное, и даже некрепкий алкоголь, который удалось достать только каким–то чудом – все сидят за своими столиками или на лавках, перешептываясь, разговаривали сугубо о своих темах.
Но тут Давиан, и Пауль стали говорить о коммунизме и его путях. Давиан предложил эту тему вынести на всеобщий спор. Все естественно зарадовались и ликовали предстоящей идейной схватке.
Давиан начал говорить о главенствующей и всеобъемлющей роли государства в жизни общества. Начал говорить, о том, что всё должно, как он считал, находится в мудром управлении государства, ведь, по его мнению, только оно одно, без помощи церкви и Культа могло обеспечить благосостояние и процветание своих граждан.
Пауль же говорит совершенно об обратной стороне этатизма, излагая мысли абсолютной самостоятельности, самоуправления и полной независимости, а так же о разрушении такого института как государство. Пауль говорил о том, что именно народ должен всё решать, о том, что сами люди знают, что будет лучше для них самих, без государства. Столкнулись два великих вечных политических противоречия: этатизм и анархизм.