Империя Хунну

Для кочевников значение «подарков» заключалось не только в их объеме (хотя и в нем также), но и в том, что, согласно архаическому мировоззрению, в «даре» содержалась определенная магическая энергия, которая передавалась вместе с ее материальным носителем. Дары ханьского императора не только давали хуннскому шаньюю надежный редистрибутивный рычаг для усиления личной власти, но и параллельно с этим ставили его на более высокую ступень иерархии в сравнении с вождями других кочевых племен и как бы «заряжали» его харизму дополнительной сакральной силой.

Общее количество шелка, которое согласно политике хэцинь ежегодно поставлялось в степь, определялось в 10 000 кусков[778]. Если исходить из принятой в ханьское время системы измерений, один кусок (пи) представлял собой отрез длиной четыре чжана (9,24 м) и шириной два чи и два иуня (50 см)[779]. Исходя из этих данных можно подсчитать, что 10 000 кусков равнялось примерно 92 400 м. Известно, что на самый простой мужской халат необходимо было четыре чжана ткани, тогда как на халат с прямой и изогнутой полой соответственно 10 и 14 чжан[780]. Следовательно, из 10 000 пи можно было пошить несколько тысяч шелковых халатов разного покроя.

Даже при самых приблизительных подсчетах очевидно, что этот шелк расходовался на изготовление одежды для шаньюевого двора и на массовые раздачи племенным вождям. До рук простых скотоводов «подарки» не доходили. Не исключено также, что некоторая часть шелка могла быть запущена хуннскими шаньюями в прибыльный внешнеторговый оборот на северной трассе Великого шелкового пути, который начинал функционировать примерно с конца II в. до н. э.[781].

Возможно, что осознание необходимости чередовать набеги с мирными передышками и торговлей являлись важным фактором стабильности Хуннской державы. Выше уже указывалось, что «подарки» китайских императоров оставались на верхних уровнях общественной пирамиды Хуннской державы. Это подтверждается и археологическими источниками. Лаковая посуда, как и другие предметы китайского производства, встречаются главным образом в захоронениях хуннской элиты[782]. К подобному выводу приводит и анализ скифских погребальных памятников[783]. Но основное население «имперской конфедерации» также испытывало потребность в получении продукции из земледельческого мира. Номадам был необходим шелк для одежды, зерно и некоторые другие сельскохозяйственные продукты, ремесленные изделия и металл. По этой причине шаньюй был вынужден отстаивать интересы своего народа перед стремящимся к автаркии южным соседом[784] и вымогать право на торговлю, угрожая возобновлением набегов на пограничные провинции Китая.

Таким путем шаньюй мог поддерживать свою власть среди скотоводов, не прибегая к войне или к грабежам. Его роль как посредника между Хань и степняками стала такой же важной, как и его статус верховного военного главнокомандующего. Поэтому хуннские шаньюй тщательно охраняли свою исключительную монополию на осуществление международных политических отношений с Китаем от имени всех племенных федератов степной «империи». Нарушители монополии на осуществление внешней политики шаньюя сурово наказывались. Известен случай, когда в 177 г. до н. э. правый сянь-ван без согласования со ставкой совершил набег на приграничные территории округа Шанцзюнь, за что он был строго наказан. Его послали на опасную войну против юэчжей[785].

Через 70 лет уже китайцы попытались расшатать монополию хуннского правителя на внешнеполитическую деятельность. По случаю смерти шаньюя Увэя, пользуясь тем, что наследник был молод, они послали не одно посольство с соболезнованиями и дарами, как это было принято, а сразу два: в ставку и правому сянь-вану. Этим ханьцы надеялись вызвать раздоры среди хуннской элиты. Но кочевники строго соблюдали иерархию. По пересечении границы оба посольства были направлены в ставку и там китайское коварство было раскрыто. Шаньюй был очень рассержен и задержал послов у себя[786].

Разумеется, в периоды ослабления единоличной власти шаньюя наиболее влиятельные «князья» также пытались завязывать неофициальные контакты с китайскими дипломатами, и те активно вступали в такие связи[787]. Но в целом такая практика была не характерна. Можно согласиться с мнением Т. Барфидца, что в хуннской истории имелось немало случаев, когда соблазненные подарками и титулами вожди дезертировали вместе со своими племенами за Великую стену, но ни один племенной вождь или региональный наместник не имел права самостоятельно контактировать с ханьским правительством и оставаться в рядах степной империи[788].