Империя Хунну

Однако идеология никогда не являлась доминирующей переменной в балансе различных факторов власти у кочевников. Жизнь степного общества всегда была наполнена реальными тревогами и опасностями, которые требовали от лидера активного участия в их преодолении. Правитель кочевой империи не мог быть только «Сыном Бога», издалека взирающим на копошащихся у его ног подданных, подобно египетским фараонам или римским и китайским императорам. Поэтому только божественного статуса было мало для сохранения единства пасторального государства. Правитель степного общества обязательно должен был обладать реальными талантами военного предводителя или же талантами организатора (чтобы отыскать способных полководцев), чтобы привести за собой номадов к успеху на поле брани и обеспечить затем своих сподвижников богатствами оседлых народов.

Власть хуннских шаньюев, как и власть правителей других степных империй Евразии, основывалась на внешних источниках[770]. Шаньюй являлся верховным военачальником Хуннской конфедерации и имел монополию на представление державы во внешнеполитических и иных связях с другими странами и народами. В этом плане он являлся посредником, который перераспределял «подарки», дань и полученную во время набегов добычу. В делах же внутренних он обладал гораздо меньшими полномочиями. Большинство политических решений принималось племенными вождями.

Такая же двойственность обнаруживается в экономике империи.

«Имперский уровень правительства финансировался ресурсами, получаемыми из-за пределов степи, без обложения налогами скотоводов в империи. Получение этой «иностранной помощи» силой или мирными средствами было первоочередной обязанностью имперского правительства»[771].

Американский политантрополог весьма точно подметил двойственный характер природы власти шаньюя. Если в военное время могущество правителя Хуннской империи держалось на необходимости руководства военными действиями, то в мирное время его положение определялось его способностями перераспределять китайские подарки и товары.

Он же подробно проанализировал механизм хуннской империальной машины[772], который функционировал примерно следующим образом. Шаньюй использовал набеги для получения политической поддержки со стороны племен — членов «имперской конфедерации». Далее, используя угрозы набегов, он вымогал от Хань «подарки» (для раздачи родственникам, вождям племени и дружине) и право на ведение приграничной торговли (для всех подданных).

Из ханьских «подарков» самую большую ценность представлял шелк. Шелк был включен в число так называемых «стратегических» товаров, которые не могли обмениваться на торговых рынках. Шелк можно было получить только в качестве «подарков» китайской администрации, в обмен на так называемую «дань», преподносимую императору Поднебесной. В литературе данные отношения между Китаем и соседними народами, как правило, интерпретируют как особую форму международной торговли, хотя для обозначения данных отношений используется традиционная тенденциозная терминология древнекитайских источников («дань», «данническая торговля» и пр.)[773].

Однако, поскольку речь идет о доиндустриальных обществах, в которых отношения между людьми выступают не в форме товарно-денежных, а личных связей, более правомерно было бы говорить о так называемых реципроктных дарообменных отношениях[774]. С точки зрения рациональных экономических отношений обмен «данью» и «подарками» были совершенно абсурдны, поскольку ответные дары многократно превышали первоначальные подношения.

Шаньюи не баловали китайцев богатыми дарами. В 162 г. Лао-шан прислал ханьскому императору только двух скакунов, которые «с почтением» были приняты[775]. Но согласно законам престижной экономики любой дар предусматривал отдаривание. В ответ по договору, заключенному еще Модэ, номады получали шелк, украшенную драгоценностями одежду, вино, рис и иные продукты[776]. Подобных примеров из истории отношений Хунну и Хань можно привести немало[777].

Подобный обмен можно еще интерпретировать как специфическую «дань» кочевникам, однако ответные дары ханьцам не могли считаться ни «данью», ни тем более формой международной «торговли». С точки зрения ханьцев, здесь было важно не количество преподнесенных императору даров и даже не их качество (впрочем, чего можно было ожидать от диких неотесанных, не чтящих заповеди Конфуция варваров?!), а сам факт. Раз приносят «подарки», значит признают Поднебесную центром Мироздания, готовы принять вассалитет и покровительство Сына Неба. С другой стороны, давая «варварам» дары, китайский император выступал в роли Сына Неба, центра Вселенной, тем самым он как бы повышал свой статус в глазах подданных.