Империя, которую мы потеряли. Книга 1

Таким образом, обнаружение умысла приравнивалось по тяжести наказания к совершенному преступлению. Подобный подход к трактовке умысла на совершение политического преступления существовал и в Уголовном Уложении. Известный российский и советский юрист Н. Н. Полянский пишет: «Страшась всякого рода революционных и даже просто противоправительственных выступлений, авторы Уголовного Уложения включили в него несколько статей, которые должны уловить «внутреннего врага» в тот самый момент, когда его деятельность находится еще на самой границе между обнаружением умысла и приготовлением средств к совершению государственного преступления». Данный тезис хорошо иллюстрирует 4-я часть статьи 102 Уголовного Уложения, согласно которой ссылкою на поселение наказывался подговор на создание сообщества с целью изменить общественный строй России, даже если такое сообщество не было создано. С точки зрения современного права назначение наказания за подобные действия видится абсурдным, ибо никакой опасности для государственной власти подобный подговор содержать не мог. Еще одной существенной характеристикой уголовного законодательства конца XIX — начала XX вв. в отношении политических преступлений являлась то, что оно косвенно поощряло доносы. В Уголовном Уложении 1903 г. рядом статей (ст. ст. 163, 164) устанавливалось наказание за недонесение о готовящемся преступлении, а также подтверждалась безнаказанность соучастников преступления, донесших о его приготовлении (ст. ст. 51, 127). По словам Н. Н. Полянского «трудно представить себе более грубое противоречие с выработанным веками народным убеждением, формулированным в пословице: «Доносчику первый кнут»».

Согласно имеющимся данным, разработанным Е. Н. Тарновским, за период 1901–1903 гг. было привлечено к дознанию за политические преступления 7796 человек. Из них 2247 человек (28,8 %) обвинялись в участии в революционном сообществе. Чуть меньше — 26,8 % (2093 чел.) были повинны в составлении и распространении противоправительственных изданий и участии в демонстрациях. По этим двум статьям обвинения проходило вкупе более половины числа обвиняемых в государственных преступлениях — 55,6 %. Далее, по мере убывания числа обвиняемых: участие в противозаконном сообществе — 19,4 % (1515 чел.); оскорбление Величества — 11,5 % (901 чел.); хранение противоправительственных изданий — 10,8 % (842 чел.); распространение злонамеренных политических слухов — 1,1 % (86 чел); выдача военных тайн, государственная измена — 0,2 % (14 чел.). В делах оставшихся 98 человек (1,4 %) статьи Уложения о наказаниях обозначено не было. Если сравнить эти данные с показателями 1906–1912 гг., то получается следующая картина. За 7 лет (1906–1912) число подсудимых по делам политическим составило 35363 человека. Из них было осуждено 25277 человек. Своего пика число осужденных достигло в 1907 и 1908 гг. (5146 и 5894 человек соответственно). На основе анализа ряда показателей Тарновский приходит к выводу, что на протяжении всего 10-летия 1903–1912 гг. число политических преступлений в России неуклонно росло. Главными же статьями обвинения по государственным преступлениям в 1907–1912 гг. оставались бунт против верховной власти и преступления против Священной особы Государя Императора (13290 осужденных) и смута (9437 осужденных)