При том, империя до того лояльно относилась к самым разным верованиям — например, бухарские евреи не подлежали никаким ограничениям вне зависимости от веры. Тот факт, что вопросы вероисповедания так остро концентрировались в западных районах страны — говорит о том, что мои догадки, скорее всего, верны.
Далее произошло то, о чем предупредила нас Ханна Арендт — силовые колониальные практики рано или поздно становятся частью внутренней политики. Это вторжение религии в политику связано с именем Константина Победоносцева, сына священника, ставшего во главе Синода и превратившего этот орган в инструмент по борьбе с нигилизмом и крамолой.
Столыпин — был монархистом не меньше, чем Победоносцев. И Столыпин вряд ли был меньшим скептиком, чем Победоносцев относительно парламентской формы правления. Но в отличие от Победоносцева — Столыпин был действующим политиком. И он понимал две вещи. Первая — прогресс не остановить, а значит, его надо возглавить. Вторая — Дума в каком-то виде все равно будет, и общество уже не заставишь замолчать, и публичная политика не денется никуда. И потому — надо создавать партию власти и надо вести нормальную публичную политику. Договариваться с теми, с кем можно договориться, бороться с теми, с кем договориться нельзя. И — в конце концов, править.
Столыпин, как и Победоносцев — был верующим. Но в отличие от Победоносцева он никогда не морализаторствовал в политике. Он прекрасно понимал ее грязную суть — но понимал и то что до конца чистой ее сделать не удастся.
Предметом религиозных реформ Столыпина стали две крупные оппозиционные силы общества, которых власть отталкивала именно по признаку религии. Это староверы и евреи.