Гамзатов — большой поэтический талант Кавказа и автор замечательной книги «Мой Дагестан», но где его книга о трагедии депортированных кавказских народов. Русский писатель Анатолий Приставкин написал на эту тему названную повесть. Другой русский писатель, которому навеки обязан поэтический и фольклорный Восток за его классические переводы на русский язык, — Семен Липкин выпустил захватывающую книгу о той же кавказской трагедии. Причем Семен Липкин, о гражданском мужестве и высоком чувстве гуманизма которого мне рассказывал Владимир Войнович, выпустил свою книгу на Западе, во времена Андропова, явно рискуя тюрьмой или психушкой, а вот кавказец Гамзатов упорно молчит о трагедии земляков, хотя ничем не рискует, да еще сам Горбачев считает его своим «старым другом». Между тем он в большом моральном долгу как раз перед чеченцами и ингушами за свои писания о них из «культовской» эпохи.
V. Альтернатива: принудительная империя или конфедерация независимых государств
В СССР существует не только национальный, но и русский вопрос. Национально русских никто не угнетает, но политически и социально русские так же угнетены и так же бесправны, как и другие народы. Раньше ссылались на латышей, евреев и кавказцев, но теперь русских угнетают сами русские. От этого русскому народу не легче. Чтобы понять трагедию нерусских народов, важно знать истоки трагедии самого русского народа. Бесчисленное количество трудов посвящено «загадочной душе» русского человека, которому, оказывается, кнут нравится больше пряника. Но никто не хочет заметить, что под кнут он собственно попал в поисках пряника, пряника не только для себя, но и для всех, в интернациональном масштабе. Это в характере русского человека — не будучи счастливым самому, стремиться осчастливить всех. Руководствуясь благими намерениями он может губить себя и других. Недаром поэт сказал о русском человеке: «Суждены нам благие порывы, но свершить ничего не дано». Широта его характера во многом объясняется свойствами как духовного, так и геополитического порядка. Несправедлив Пушкин, сказавший, что русский человек ленив и нелюбопытен. Его первоначальная экспансия собственно не диктовалась, как у других колонизаторов, меркантильными побуждениями в поисках соболиных шкур, золотых приисков или пленения чужеземцев с целью превращения их в своих рабов. Его толкал непреодолимый зуд крайнего любопытства: узнать, что лежит дальше за горизонтом, какие и как живут там народы. Не случайно в космос первым полетел тоже русский человек. Колониальный аппетит пришел во время еды — народное любопытство, поставленное на службу государству, послужило делу экспансии, начиная с Ермака. Скромная по размерам территории Московская Русь растянула свои границы от Балтики до Тихого океана и даже добралась до американского материка — территориально до Аляски и промышленно до самой Калифорнии. Русская трагедия обозначилась, когда Русь начала выходить за свои территориально-этнографические границы. Расширение Руси привело к сужению, а потом и к ликвидации свободы русского человека. Человек, который хотел осчастливить других, стал самым несчастливым человеком в мире. Историк Ключевский хорошо видел эту связь между разбуханием Российской, тоже в своем роде «лоскутной», Империи и потерей русским народом свободы и гражданских прав. Он писал:
«До половины XIX века внешне территориальное расширение государства идет в обратно пропорциональном отношении к развитию внутренней свободы народа… По мере расширения территории вместе с ростом внешней силы народа все более стеснялась его внутренняя свобода… На расширяющемся завоеваниями поприще увеличивался размах власти, но уменьшалась подъемная сила народного духа. Внешне успехи новой России напоминают полет птицы, которую вихрь несет и подбрасывает не в меру сил ее крыльев».
Не только свободу терял народ, но он от внешних завоеваний не богател, как западные народы от их колониальных грабежей, а, наоборот, становился еще беднее. Эту истину Ключевский выразил в лапидарной формуле:
«Государство пухло, а народ хирел» (В. О. Ключевский, «Курс русской истории», т. 3, стр. 8).