Империя. Настоящее и будущее. Книга 3

Эстетическим вождем движения был художник Илья Глазунов, вернувший образы Древней Руси в сознание советских людей и четко переориентировавший своих соратников по «русской партии» с неосталинизма на монархический идеал и наследие Белого движения. Крупными фигурами в «русской партии» были издатели и журналисты Сергей Семанов и Станислав Куняев, писатели Владимир Солоухин, Владимир Чивилихин, Валентин Распутин и Василий Белов, критик Вадим Кожинов.

Илья Сергеевич Глазунов (1930–2017)

© Валентин Мастюков / ТАСС

Значительное влияние на русский дискурс тех лет оказал Александр Солженицын, который в своей критике советского строя перешел границы не только официально разрешенного, но и терпимого от диссидентов инакомыслия, поставив под удар как фигуру Ленина, так и саму легитимность октябрьского переворота. Более того, он пошел дальше и отверг февральский переворот, осудив свержение монархии. Его ближайший соратник Игорь Шафаревич вернул в идеологический оборот понятие русофобии и вскрыл сущность этого явления, напрямую обусловленного ненавистью Ханаана к Империи.

Тесно связано с русским движением было и поколение писателей-деревенщиков. Разгром русской деревни советской колективизацией и урбанизацией был воспринят этими писателями, коренными крестьянами, как уничтожение исконного русского мира. Уже упомянутые Валентин Распутин и Василий Белов, Василий Шукшин, Федор Абрамов, Виктор Астафьев, Владимир Крупин, Сергей Залыгин, Борис Можаев и другие сохранили в своих книгах образ русских людей, теряющихся и исчезающих в советских панельных городах. Благодаря их творчеству в СССР фактически восстановились традиции русского славянофильства. При этом имея доступ к государственным механизмам культурной пропаганды, «русская партия» сумела реабилитировать в глазах советского общества практически всю историю Московского Царства и Российской Империи, за исключением фигуры царя-мученика Николая II, добрая память о котором представляла для наследников большевиков особую опасность. Его реабилитация означала бы конец легитимности самой советской власти, порожденной революцией 1917 года.

В сталинский период возвращение к имперской идеологии и традициям шло преимущественно сверху. Ряд представителей высших партийных кругов негласно ориентировались на те силы в русском обществе, которые в определенной степени сохранили преданность дореволюционному прошлому. В брежневские времена реакция на разгул Ханаана, имевший место при Хрущеве, была прежде всего низовой и исходила от тех слоев выросшей уже в советские годы интеллигенции, которая стремилась восстановить связь с историческим прошлым Российской Империи, своими православными корнями, наследием Святой Руси. Поэтому деятельность «русской партии» была лишь вершиной айсберга, видимым проявлением массового поворота русских людей к возрождению подлинного патриотического самосознания и национальной идентичности. Власть практически не препятствовала этому движению, но и не интегрировала его в официальную идеологию.

Однако деятельность «русской партии» чрезвычайно раздражала шефа КГБ Юрия Андропова. Став в начале 1980-х годов фактически вторым человеком в государстве, он обрушил на нее страшные гонения. Ученик коминтерновца Куусинена, Андропов выдвинулся благодаря участию в репрессиях против русских кадров в рамках ленинградского дела. Лидер «либерально-западнической» группы в аппарате ЦК, он понадобился Брежневу для того, чтобы уравновесить влияние шелепинцев, а затем и вовсе устранить его. Андроповское КГБ превратилось в инструмент продвижения либерально-глобалистской повестки как во внешней, так и во внутренней политике СССР. Некоторую оппозицию ему на внешнеполитической арене составляло ГРУ Минобороны, а внутри страны – МВД во главе со Щелоковым.

Сам Брежнев относился к патриотам нейтрально, уважал их и старался не ссориться с ними. Когда в 1972 году видный либерально-коммунистический аппаратчик Александр Яковлев обрушился на «русскую партию» с обвинительной статьей «Против антиисторизма», генсек распорядился отстранить его от работы в партаппарате, бросив такую фразу: «Он хочет поссорить нас с интеллигенцией»[84]. Яковлев был отправлен послом в Канаду, чтобы 13 лет спустя вновь всплыть в качестве идеолога горбачевской перестройки.