Империя под ударом. Взорванный век

— Жалко! Но что поделаешь! И пока он горит, по кругу ваши пожелания следующему веку!

— И они сбудутся? — Нинина наивность вызвала общий смех.

— Всенепременно.

Франк поднес спичку к сахарной голове, и та обросла спиртовым пламенем. Лица озарились мистическим синим светом.

— Свободы! Процветания России! Боголепова в отставку! — Раздался одобряющий смех. — Новую голову царю–батюшке! Зарплату приват–доцентам повысить! — Снова прошли смешки. — Здоровья! Черту оседлости к черту! Браво! Денег! Кильце ковбаски на кажный динь! Богатую невесту!

— Счастья и любви…

Все обернулись на Нину, и она зарделась от смущения. Франк погрозил перстом Путиловскому:

— Пьеро, ты промолчал!

И в это время в гостиную быстро вошла служанка.

— К Павлу Нестеровичу городовой пришли!

В прихожей здоровенный Батько ел глазами начальство:

— Так что, ваше превосходительство, велено доставить вас в аптеку, которая на Гороховой!

— А что там, братец, произошло?

— Не могу знать!

Пока горничная подавала пальто, Путиловский взглядом искал невесту. Встревоженная Нина вышла в прихожую.

— Вызывают в департамент. Я дежурный. Не волнуйся. Если к утру не приеду… ты полюбила следователя. Вот такая жизнь.

— Там ничего страшного?

— Ну что ты? Новый год! Кто‑то кому‑то дал по физиономии…

Путиловский сделал «гадкое» официальное лицо — Нина такое ужасно не любила! — и поцеловал ее чопорным «жениховским поцелуем». Нина засмеялась и перекрестила Павла.

* * *

Мария Игнациевна проснулась внезапно. Яцек безмятежно спал в ногах. Она прислушалась — тишина. Не пришел. И тут раздался уверенный стук в дверь. Господи, это он! Решимость не открывать мгновенно куда‑то исчезла.

— Иду, иду! — закричала она, наспех меняя фланелевую сорочку на роскошный кружевной пеньюар. Накинув шаль, подбежала к двери. — Кто там?

— Мари, это я, — раздался знакомый и родной голос Алекса.

Сердце вдруг застучало сильно и часто. Открыв дверь, Максимовская с большим усилием изобразила на лице оскорбленную невинность.

— Пан обещал прийти в десять, — холодно отстранилась она от поцелуя.

— С Новым годом, милая!

Не обращая внимания на ее обиженный вид, Викентьев привлек Мари к себе и поцеловал в губы. Сердце у Максимовской застучало еще сильнее. «Мой, мой!$1 — подумала она. Викентьев тем временем снял пальто.

— Мари, я работал как каторжный… Ты не рада мне?

— Пан опять врет.

— Если бы я знал, чем все это обернется! — На глазах Викентьева показались крупные слезы. — Тогда мне лучше уйти. Скажи — и я сгину!

— Не паясничай, Алекс. Я устала… я тебе не верю.

— Ты мне не веришь? Я люблю тебя.

С этими словами он силой притянул к себе Максимовскую и стал нежно ее целовать. Та мгновенно впала в полуобморочное состояние.

— Матка бозка… что ты со мной творишь… — Она встряхнула головой, избавляясь от наваждения. — Мой руки и в столовую! Гусь наверняка остыл!

Викентьев скинул калоши, снял пиджак и повесил на плечики. Его лицо исказилось радостной гримасой, он коротко засвистел, сжал руки в кулаки и исполнил короткий танец счастья. Затем вошел в столовую, налил рюмку водки, замер на несколько мгновений и выпил не закусывая.

— Алекс, не свисти! Денег в году не будет! — Радостная Максимовская вышла из кухни с гусем в руках. — Представь себе, он еще теплый! Ты где?

Спрятавшийся за дверью Викентьев прихватил Максимовскую за турнюр ниже пояса и стал целовать ее в шею.

— Алекс, я сейчас все уроню… прошу тебя!

Мари, пылая лицом, застыла на месте, закрыв глаза. Пресвятая мать Мария услышала‑таки ее молитвы. Он вернулся, он любит! Жизнь вновь стала прекрасной.

ГЛАВА 3 СМЕРТЬ ПРОВИЗОРА

Любопытствующему взору постороннего в аптеке предстала бы картина полного варварского разгрома. Взору же господина Певзнера было не до любопытства. Господин Певзнер в состоянии, близком к разрыву сердца, маятником ходил по единственному свободному от осколков и битой мебели пятачку. Два нижних полицейских чина разбирали завалы после взрыва. Возле сейфа, тихонько насвистывая очень простые мелодии, искал что‑то лишь ему ведомое Медянников.

Путиловский, сидя на уцелевшем стуле, писал протокол осмотра помещения, хотя всю писанину можно было ограничить одним словом: «Погром!»

— Я банкрот! Я банкрот… Банк рот я… — твердил Певзнер одну и ту же фразу, повторяя ее на разные лады, как плохой актер на репетиции.

Путиловский перешел к детальному описанию:

— Что было в сейфе?

— В каком сейфе? — Певзнер искренне удивился, будто бы даже и не подозревал до сих пор о существовании сейфа. — Нет теперь никакого сейфа! Нет аптеки! Нет Певзнера! За что? — задал он небесам очередной риторический вопрос. И вновь небеса промолчали.

— Господин Певзнер, я прошу на мои вопросы не отвечать вопросом. Повторяю: что было в сейфе?

— Ничего не было в сейфе, пара пустяков!

— Что за «пустяки»? Прошу перечислить. — Путиловский выжидающе занес карандаш над протоколом.

— Ну деньги! Деньги, деньги, черт бы их батьку взял!

— Сколько?

— Сколько? Откуда мне помнить?

— Приблизительно.