Империя статуй (СИ)

Все же Авель был прекрасным мужем и рассудительным правителем, хитрым и открытым миру. Выбравшись из оков страха и поведя за собой всю выжившую расу, он поклялся наполнить всю оставшуюся жизнь насыщенными красками, вдохновляя собой не только других драконов, но и всех вокруг. У него была прекрасная интуиция, и многими своевременными действиями, предотвратившими худшее, я была обязана именно Авелю, благодаря которому наша экономика расцветала. Он умел организовать монстров, всецело пользовался врожденным красноречием, но вместе тем удивительным образом планировал все свое время, в обязательном порядке даруя вечерние часы мне. Дракон был ласков ко всем наследникам, с уважением относился к Рэнгволду и Флоки, но не пренебрегал наглостью, с которой вне поставленной очереди вторгался в мои покои. Он хотел увидеть и своих деток. Я же отказать в этой прекрасной просьбе не могла.

Однажды он напомнил мне о моих же словах, когда я сказала ему, что тот непременно встретит в этой жизни свою любовь. Он долго смеялся над ними, признавшись, что именно в тот момент и подумал, не сидит ли эта самая любовь сейчас прямо перед ним. Именно с Авелем я ходила на Каменный луг, чтобы предаться воспоминаниям или подумать о будущем, ведь он был единственным, кто мог понять, зачем я туда хожу. Однако долго там пребывать не позволял и он, аккуратно, но уверенно подталкивая меня прочь с поля.

В вопросах этикета Авель оказался необычайно скрупулезен. Воспитанный для того, чтобы править, он спокойно относился к новому титулу, считая его почти привычным. Он любил дисциплину, но сам же порой её нарушал, и казался многогранной личностью, наделенной яркими достоинствами и не лишенной недостатков. Свою любовь Авель демонстрировал изощренно, то выкладывая цветами под окнами огромное сердце, то заваливая мой кабинет теми сладостями, которые всегда были мне по душе. Оказавшись самым настоящим романтиком, он даже пробовал писать стихи, покуда их не засмеял Моферон. Я же эти стихи сберегла. Пускай они были нескладными, я чувствовала исходящую от них любовь.

Жадность и ненасытность Авеля привели к тому, что морозным ясным днем я разродилась двойней. К моему удивлению, на свет родились горгоны, способные принимать облик драконов, что они и продемонстрировали сразу после рождения. К сожалению, роды прошли тяжело. Я сильно ослабла и вскоре тяжело заболела, пребывая дни напролет в полудреме. Я не могла успокоить Авеля, сидящего у постели с лицом белее снега, не могла утешить Флоки, решившего выместить свою злобу на ничего не соображающем драконе, и не могла взять за руку Рэнгволда, мечущегося по замку в попытках успокоиться. Сильно переживали и дети, которых не пускали в мою комнату. Сквозь пелену сна я слышала тихий плач, от которого сжималось сердце.

Имена новорожденным я смогла дать лишь тогда, когда мое тело окрепло. Авей и Сидгир оказались удивительными серебровласыми мальчишками, забравшими у обоих родителей те лучшие качества, которые только могла даровать им природа. Щедрые на шалости, вечно смеющиеся, братья росли громкими непоседами, которым и целого мира было мало. Они часто промышляли на кухне, втихую утаскивая сладости, разрисовывали красками стены дворца, а после получали знатный нагоняй от отца, неделю показывая себя образцами идеального поведения. Отличало их лишь одно: Авей любил проявлять свою драконью сущность, тогда как Сидгир был ближе к горгонам.

Во дворце более не было тихо, и каждый день полнился громким смехом и треском чего-то падающего да разбивающегося. Мы всегда обедали и ужинали всей семьей, и, пускай посреди идиллии возникали редкие ссоры, примирение приходило удивительно быстро, что, как я смела надеяться, говорило о возникших между нами крепких узах. Я старалась быть заботливой и внимательной матерью, но дети навсегда оставались для меня детьми, сколько бы лет им не исполнилось. Айварс, которому исполнилось двадцать два года, относился к этому снисходительно с легкой улыбкой на губах, шестнадцатилетний Волред кривил лицо, отмахиваясь от ласки. Двойняшек и вовсе было не обнять, покуда они сами не приходили за материнской любовью, зато принцессы всегда были подле меня, держась за ладошки. Двенадцатилетняя Сильвия и семилетняя Вестерия уже в столь юном возрасте показывали себя настоящими благородными наследницами, любящими красивые платья и пышные банкеты. Сильвии нравилась верховая езда. Вестерия очень любила рисовать.

Пускай дни были насыщенными, они тянулись быстро.

Но просить время остановиться я не смела.

Каждое мгновение было прекрасным.

Глава 37

Я хорошо помню своё детство.